История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Как ни рвался в бой маршал Виллар, милорд герцог был, видимо, не слишком расположен удовлетворить его желание. В минувшем году все симпатии его светлости были на стороне ганноверцев и вигов, но, приехав в Англию, он, во-первых, ощутил в оказанной ему встрече изрядный холодок, а во-вторых, отметил все растущее влияние Высокой церкви, а потому, воротясь в армию, значительно поостыл к ганноверцам, держался настороже с имперцами и выказывал особую любезность и предупредительность в отношении шевалье де Сен-Жорж. Известно точно, что между главнокомандующим и его племянником, герцогом Бервиком, находившимся во вражеском лагере, шел постоянный обмен письмами и гонцами. Трудно назвать человека, который лучше знал бы, кому и когда следует расточать ласки, и менее скупился бы на знаки уважения и преданности. Мистер Сент-Джон рассказывал пишущему эти строки, что его светлость заверял мсье де Торси в своей готовности дать себя изрезать на куски ради изгнанной королевы и ее семейства; более того, в тот самый год он оторвал от себя драгоценнейший кусок - часть своих денег - и послал царственным изгнанникам. Мистер Тэнсталь, состоящий при особе принца, дважды или трижды за это время навестил наш лагерь. Наши пикеты отделены были от неприятельских лишь узенькой речкой; Канихе, так, кажется, она называлась (все это пишется ныне вдали от книг и от Европы; а на единственной карте, воскрешающей перед автором памятные места его молодости, речонка эта не значится). Часовые переговаривались с берега на берег, если они понимали друг друга; если же нет, то просто ухмылялись и протягивали через ручей то фляжку со спиртным, то кисет с табаком. И однажды, в солнечный июньский день, полковник Эсмонд, очутившись у реки вместе с офицером, объезжавшим аванпосты: (он был еще слишком слаб для исполнения своих обязанностей и выехал верхом, просто чтобы освежиться), застал там целую гурьбу англичан и шотландцев в дружеской беседе с неприятельскими солдатами на другом берегу.

Особенно забавным показался Эсмонду один из французов, долговязый детина с кудрявыми рыжими усами и голубыми глазами, дюймов на шесть возвышавшийся над своими чернявыми низкорослыми товарищами; на вопрос, обращенный к нему полковником, он учтиво поклонился и сказал, что он из полка королевских кроатов. По тому, как он выговаривал "королевский кроат", Эсмонд тотчас догадался, что первые свои слова парень этот сказал на берегах Лиффи, а не Луары, и бедняга, должно быть, из дезертиров, - не отваживался пускаться в дальнейшие разговоры, чтобы не обнаружить свой злосчастный ирландский акцент. Он старался ограничиться теми немногими оборотами французской речи, которыми, по его представлению, вполне овладел, и его усилия остаться неразоблаченным поистине были презабавны. Мистер Эсмонд стал насвистывать "Лиллибулеро", отчего у Пэдди тотчас же засверкали глаза, а затем бросил ему монету, и бедняга в ответ разразился такой мешаниной французских и английских благословений, что, случись это на нашем берегу реки, он немедленно был бы взят под стражу.

Покуда длились все эти переговоры, на французской стороне показались три всадника и остановились в некотором отдалении, как бы разглядывая нас, после чего один из них отделился и подъехал к самому берегу напротив того места, где стояли мы. - "Глядите, глядите, - заволновался королевский кроат. - Pas lui, вот этот, не тот, L'autre {Не он... другой (франц.).}", - и он указал на остававшегося в отдалении всадника на гнедой лошади, в кирасе, поблескивавшей на солнце, и с широкой голубой лентой через плечо.

- Прошу вас, джентльмены, передать милорду Мальборо - милорду герцогу, что мистер Гамильтон свидетельствует ему свое почтение, - обратился к нам по-английски офицер, подъехавший к берегу реки; затем, оглядев нас, как бы с целью убедиться в нашем миролюбивом расположении, добавил с улыбкой: - Вон там ожидает старый ваш друг, джентльмены; он просит передать вам, что кое-кого из вас он видел одиннадцатого сентября прошлого года.