- Подойдите поближе, кузен, - сказала она, - и полюбуйтесь, какая отличная работа. - Помнится, там изображены были Марс и Венера, возлежавшие под золотым балдахином; один позолоченный купидон уносит прочь шлем бега войны, другой - его меч, третий - щит его, на котором предполагалось выгравировать герб милорда Гамильтона вместе с нашим гербом, а четвертый, преклоняя колено перед небрежно откинувшейся богиней, подносит ей герцогскую корону. Да поможет нам бог! Когда мистеру Эсмонду случилось вновь увидеть эту вещь, герб на щите был другой, и герцогскую корону заменила виконтская; поднос составил часть приданого родной дочери преуспевшего ювелира, когда она два года спустя выходила за лорда виконта Сквондерфилда. - Разве не прелесть? - сказала Беатриса, указывая на лукаво грациозные фигурки купидонов и тонко вычеканенный силуэт распростертого в истоме Марса. Сердце у Эсмонда сжалось: ему представь лось тело сраженного воина, как оно лежит в парадной зале дворца, окруженное плачущими детьми и слугами, а здесь это улыбающееся создание словно нарочно наряжается и прихорашивается для брачного ложа смерти.
- Да, красивая безделка, - сказал он, мрачно взглянув на девушку; в комнате горели восковые свечи, и пламя ярко озаряло ее прекрасную хозяйку. Она взялась за поднос своими округлыми руками и приподняла его.
- Безделка! - высокомерно повторила она. - Что для вас безделка, сэр, то для меня необходимость. Вы заломили жидовскую цену за этот поднос, мистер Грэйвс, но я все же возьму его, хотя бы для того, чтоб досадить мистеру Эемонду.
- Оставьте это, Беатриса, прошу вас! - сказал мистер Эсмонд. Иродиада! Ты не знаешь сама, что несешь ты на блюде.
Тяжелый золотой поднос со звоном выпал из ее рук; ювелир подскочил, чтоб поднять свой драгоценный товар. Ужас, написанный на бледном лице Эсмонда, передался девушке, в глазах ее вспыхнула тревога.
- Что случилось, Гарри? - спросила она, бросившись к нему и схватив его за руки. - Что означает ваша бледность, ваш мрачный тон?
- Пойдем, пойдем отсюда! - сказал Эсмонд, увлекая ее, но она в страхе уцепилась за него, и он привлек ее к себе на грудь, сделав перепуганному ювелиру знак оставить их вдвоем. Тот поспешно вышел в соседнюю комнату, недоуменно озираясь и крепко прижимая к себе драгоценный поднос.
- О Беатриса моя, сестра моя! - сказал Эсмонд, все еще держа бледную и испуганную девушку в объятиях. - Ведь вы самая мужественная женщина на свете; призовите же все свое мужество, потому что вам предстоит тяжелое испытание.
Как ужаленная, отпрянула она от друга, поспешившего ей на помощь.
- Он меня покинул! - вскричала она. - Мы повздорили нынче утром, я рассердила его, и он был очень мрачен; но нет, он не посмеет, не посмеет! Яркая краска залила ее лицо и шею; Эсмонд видел это в зеркале, у которого она стояла, судорожно сжав руками вздымавшуюся грудь.
- Да, он покинул вас, - медленно сказал Эсмонд, думая о том, что не скорбь, а гнев отражается в ее чертах.
- И он еще жив! - вскричала Беатриса. - И вы сами приносите мне эту весть! Он меня покинул, и вы осмелились не отомстить за меня! Вы, называющий себя блюстителем нашей родовой чести, вы допустили, чтобы подобное оскорбление было нанесено мне. Где Каслвуд? Пустите меня, я пойду к моему брату.
- Герцога нет в живых, Беатриса, - сказал Эсмонд.
Она посмотрела на него безумными глазами и тяжело привалилась к стене, как будто пуля попала ей в грудь.
- А вы здесь, значит... значит, это вы убили его?
- О нет; хвала господу, нет, - сказал Эсмонд. - Моего клинка не обагрила кровь этого благородного сердца! До последнего биения оно было предано тебе, Беатриса Эсмонд. Жестокая и тщеславная женщина! Преклони колени и возблагодари провидение, в чьей воле жизнь, и смерть, и возмездие за грехи, возблагодари за то, что благородный Гамильтон умер верным тебе, что не твоя вздорность и не твои прихоти и тщеславие привели его к роковому концу. Он пал от злодейской шпаги, которая некогда упилась кровью твоего отца. О женщина! О сестра моя! Над этой двойной могилой - ибо убийца и сам пал от руки убитого им - неужели не прольешь ты иных слез, кроме слез гнева и обманутого тщеславия? Да поможет тебе бог, Беатриса, и да простит тебя, столь тяжко покарав твою жестокую непокорную душу.