История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Капеллан и доктор Тэшер отлично ладили друг с другом, что и не удивительно, так как первый был истинный джентльмен, а второй почитал своею обязанностью ладить со всеми. У доктора Тэшера и его супруги, бывшей камеристки миледи, был сын, ровесник Эсмонду; и мальчиков соединяла дружба, вполне понятная, потому что им постоянно приходилось бывать вместе и потому что оба отличались добродушным, приветливым нравом. Однако Том Тэшер рано поступил в лондонскую школу, куда отец свез его вместе с объемистым сборником проповедей в первый год царствования короля Иакова; и с тех пор, за все долгие годы учения в школе, а потом и в колледже, Том лишь однажды приезжал в Каслвуд. Таким образом, опасность быть совращенным с пути истинной веры была несравненно меньше для Тома, редко попадавшегося на глаза капеллану, чем для Гарри, который постоянно находился в обществе викария; но покуда религии, исповедуемой Гарри, придерживались и при дворе, и в Каслвудском замке, доктор важно заявлял, что не намерен смущать и тревожить совесть мальчика; он никогда не позволил бы себе сказать, что церковь, к которой принадлежат их величества, не является истинной церковью. Слушая эти слова, патер Холт, как всегда, смеялся и говорил, что святая церковь во всем мире и все благородное воинство мучеников премного обязаны доктору Тэшеру.

Пока доктор Тэшер ездил в Солсбери, в Каслвуд прибыл отряд драгун с оранжевыми перевязями. Солдаты были расквартированы в деревне, но некоторые из них явились в замок и стали полновластно распоряжаться в нем, хотя, впрочем, ни в каких бесчинствах не были замечены, если не считать разгрома курятника и винного погреба; только очень внимательно осмотрели весь дом в поисках важных бумаг. Прежде всего они отправились в комнату патера Холта, ключ от которой дал им Гарри Эсмонд, открыли все ящики и сундуки, перерыли все бумаги и платья, но не нашли ничего, кроме книг, белья и уложенного в особый ларец священнического облачения, над которым превесело потешались, к ужасу Гарри Эсмонда. На вопросы, заданные их начальником, мальчик отвечал, что патер весьма ученый человек, что он всегда был очень добр к нему, но едва ли стал бы посвящать его в свои тайны, если они у него имелись. Гарри в то время было одиннадцать лет, и на вид он казался наивным и простодушным, как все дети в этом возрасте.

Хозяева замка отсутствовали более полугода и воротились в крайне угнетенном состоянии духа, ибо король Иаков был изгнан, на трон вступил принц Оранский, и верных католиков ожидали жесточайшие гонения, как утверждала миледи, заявившая, что не верит в обещанную голландским чудовищем веротерпимость, как вообще не верит ни одному слову клятвопреступника. Милорд и миледи были теперь как бы узниками в собственном замке; ее милость так и сказала маленькому пажу, который к этому времени настолько подрос, что мог уже разбираться в событиях, происходивших вокруг него, и в людях, среди которых жил.

- Мы настоящие узники, - говорила миледи, - не хватает только цепей. Что ж, пусть придут, пусть заточат меня в темницу или снесут голову с этих бедных хрупких плеч (и она сжимала свою шею длинными пальцами). Эсмонды всегда были готовы отдать жизнь за своего короля. Мы не чета Черчиллям, гнусным иудам, которые, целуя, предают своего господина. Мы умеем не только страдать, но и прощать обиды. (Здесь миледи, по всей видимости, намекала на злополучную историю с лишением должности Кравчего Утреннего Кубка, что делала раз по десяти в день.) Пусть явится сюда оранский тиран со своей дыбой и со всеми голландскими орудиями пытки. Предатель! Гнусная тварь! Я плюну ему в глаза в знак своего презрения. Улыбаясь, положу я голову на плаху; улыбаясь, взойду на эшафот вместе с моим супругом; и пред тем как испустить последний вздох, мы оба воскликнем: "Боже, храни короля Иакова!" и рассмеемся в лицо палачу. - Тут она в сотый раз принималась пересказывать пажу мельчайшие подробности своего последнего свидания с его величеством.

- Приехав в Солсбери, - говорила она, - я бросилась к ногам моего государя. Я сказала, что я сама, мой муж, мой дом - все принадлежит ему. Быть может, он вспомнил былые времена, когда Изабелла Эсмонд была молода и красива; быть может, подумал о том дне, когда не я стояла на коленях, - во всяком случае он заговорил со мной голосом, который мне напомнил о далеком прошлом. "Клянусь, - сказал он, - если вы ищите награды, ступайте лучше к принцу Оранскому". - "Нет, государь, - отвечала я, - никогда я не преклоню колен перед узурпатором. Эсмонд счел бы за честь служить вашему величеству, но к кубку предателя рука его не прикоснется". Тут царственный изгнанник улыбнулся, несмотря на свои несчастья, и соизволил поднять меня со словами утешения. Сам виконт, мой супруг, не мог бы оскорбиться августейшим поцелуем, которого я удостоилась.