История Германии. Том 1. С древнейших времен до создания Германской империи

С именем Альберта Великого связано не только принятие аристотелизма, изменившего интеллектуальную картину традиционной схоластики в рационализированном направлении, но и некий рубеж в отношении к научной работе как таковой. Конечно, предвосхищение научного метода в XIII в. следует видеть скорее у Роберта Гроссетеста, первым попытавшимся применить математику к естествознанию. Однако на примере научных штудий Альберта Великого можно увидеть новое отношение к эмпирическим исследованиям, которые зададут науке ее собственно научный статус. Альберт Великий, в какой-то мере унаследовав острый интерес Аристотеля к эмпирическим наблюдениям, впервые сформулирует мысль, что именно личный опыт верифицирует знание. Традиционные идеи не могут быть приняты, если противоречат опыту. Широкая, непредубежденная любознательность Альберта, призывы к наблюдению и эксперименту говорили о том, что процессы десакрализации знания, учености проникли в самую сердцевину богословского знания — классическую схоластику.

Процессы десакрализации и индивидуации затронули и сферу обыденных религиозных представлений мирян. Под влиянием натиска земных устремлений бюргеров происходит трансформация многих религиозных образов и идей, свойственных раннему средневековому обществу. Рост торговых занятий, расширение границ человеческой свободы в самых разных сферах жизни, в том числе и в интимной, настоятельно требовали религиозной санкции этих явлений. Масштаб изменений, связанных с отмеченными явлениями, был таков, что создалась благоприятная почва для изменения религиозного менталитета. Одной из острейших ментальных потребностей мирян было смягчение страха перед традиционными церковными табу, как, например: «Христос изгнал торгующих из храма» и т. п. Эти страхи сдерживали развитие нового развивавшегося уклада, сдерживали развитие общества.

Одной из таких религиозных новаций высокого Средневековья было оформление образа чистилища. Ж. Ле Гофф определяет время рождения чистилища как время городов. Следует, однако, подчеркнуть, что многие из архетипов, из которых сложится образ чистилища в высокое Средневековье, можно выявить уже в эпоху поздней античности — раннего Средневековья. Если человек раннего Средневековья представлял загробную жизнь как всецело определявшуюся божьей волей, в чьей власти было наказать грешников муками ада, а праведных осчастливить райским блаженством, то теперь потусторонний мир воспринимался как состоящий из трех отсеков. Дополнивший картину загробного мира образ чистилища предполагал возможность вмешательства в процесс посмертного воздаяния с помощью пожертвований, заупокойных месс, заступничества близких и т. д.

Сходную по смыслу эволюцию претерпел и образ Бога. Бог раннего Средневековья — Пантократор, Вседержитель, во всей своей силе сражающийся с дьяволом и грешниками, Грозный Судья, сурово раздающий всем по заслугам. Высокое Средневековье все чаще обращается к другому лику — лику милостивого и прощающего отца, Христа, сострадающего человеку и прощающего его грехи.

Смещение акцентов в религиозном сознании отразилось и в растущем интересе к матери Иисуса, защитнице и заступнице человека. Этот растущий интерес приводит к расцвету в XIV в. культа Девы Марии. Широко распространяются культы, связанные с «новым» образом Бога: почитание крови Христа, пяти ран, лика, тела Христова и т. д. Многие из отмеченных изменений в религиозном сознании нашли выражение в таком знаменитом явлении Средневековья как "Legenda aurea", или «Золотая легенда», Якопо де Ворагине — сборнике житийной литературы.

Эти и подобные им изменения религиозного менталитета существенным образом смягчили традиционные религиозные установки, позволили снизить порог страха человека перед новыми формами жизни и опыта. Вместе с тем многие из образов сохраняли двойственный характер. Нечестно торгующий купец, вздувающий проценты ростовщик должны были помнить о том, что Бог-Судья все видит, чистилище давало шанс спасти свою душу раскаившемуся, но не оставляло надежды закоренелому грешнику. Таким образом, новая религиозная мораль могла в новых условиях высокого Средневековья выполнить социально-регулятивную функцию.