Признание многофакторности происхождения войны дает основание многим историкам полагать, что бессмысленно заниматься поиском страны, ответственной за развязывание войны. Действительно, существовавшая перед Первой мировой войной блоковая система международных отношений не была «жесткой». Любая из великих держав могла, с одной стороны, начать войну самостоятельно, а с другой — оказывалась в состоянии шантажировать войной своих противников и склонять к войне своих союзников. В ходе предвоенных международных кризисов союзники по Антанте и Центральному блоку еще удерживали друг друга от грубых провокационных действий, ведущих к войне. В 1914 г. механизмы сдерживания войны были отпущены всеми государствами. Это не означало, что правительства отказались от выполнения взятых ранее на себя международных обязательств. Известный американский политик и дипломат Генри Киссинджер (род. 1923) верно подметил, что Первая мировая война началась вовсе не потому, что отдельные страны нарушили заключенные договоры, а потому, что они исполняли их чересчур буквально.
Вместе с тем, очевиден тот факт, что германские правящие крути, провоцируя Австро-Венгрию на войну против Сербии, преследовали свои далеко идущие цели. Они стремились разрушить сложившийся на рубеже XIX-XX в. баланс сил на международной арене и претендовали на роль гегемона в Европе. Тем самым Германия внесла наибольший вклад в эскалацию войны в период июльского кризиса 1914 г.
Серьезные изменения в оценке причин войны произошли и в немецкой историографии. В середине 60-х гг. XX в. были опубликованы работы западногерманского историка Фрица Фишера (1908-1999), самая известная из которых называлась «Рывок к мировому господству». В этой книге Фишер показал, что германская внешняя политика с конца XIX в. носила особо агрессивный характер ввиду позднего выхода страны в круг великих государств и поиска «места под солнцем». Германия, по мнению историка, тщательно готовилась к борьбе за гегемонию на европейском континенте не только в военном плане, но и экономически, политически, дипломатически, идеологически. На огромном фактическом материале Фишер раскрыл конкретные захватнические немецкие цели войны, которые формулировались кайзером, правительством, генералитетом, промышленниками, политическими партиями, различного рода союзами и обществами.
Выводы Фишера вызвали не просто широкую дискуссию в исторической науке ФРГ, а гипертрофированную критику со стороны многих немецких историков разных школ и поколений. Начало ее положил один из отцов послевоенной немецкой историографии Герхард Риттер (1888-1967). Он выступил против положения Фишера о том, что идея немецкой гегемонии на европейском континенте и за его пределами была главной во внешней политике Германской империи. Открытую неприязнь у немецких историков вызвал тезис Фишера о континуитете немецкой внешней политики от кайзера до Гитлера. Одни, последователи риттеровской критики, не находя веских аргументов для опровержения основного пафоса книги, писали о влиянии на Фишера «славянской националистической идеологии». Другие пытались возродить тезис о «превентивном» характере войны со стороны Германии. Третьи стремились «смягчить» выводы автора ссылкой на «равнозахватнические» планы других участников войны. Есть и такие историки, которые считают книгу Фишера «провокационной».
В настоящее время многие немецкие историки придерживаются мнения, что в 1914 г. все европейские лидеры играли с огнем войны. Никто не подозревал, что война затянется на четыре года, и будет стоить жизни 10 млн человек. Большинство европейских политиков считало войну оборонительной, которая закончится к концу 1914 г. Но если войне суждено начаться, то должны быть победители, побежденные, аннексии, контрибуции, передел территорий, расчленение государств, выявление сфер влияния. В историографии утверждается, что Германия в 1914 г. войну не планировала. Она не сформулировала к июлю 1914 г. своих военных целей. Генеральные штабы Германии и Австро-Венгрии не имели определенного военного соглашения. Координация их военных операций и военных целей во время войны была менее глубокой и менее оперативной, чем координация действий стран Антанты. Проводится мысль, что стремление Германии «самоутвердиться» в качестве «великой державы» не содержало, якобы, в себе ничего аморального и предосудительного.
Отношение к войне немецкого общества