«История государства Российского» Н. М. Карамзина в оценках современников

Касаясь последнего труда Карамзина, Иванчин-Писарев в качестве его главных достоинств выделяет беспристрастие, связь повествования, патриотизм, стремление автора к сравнительно-историческому анализу и показу «сближения нас с иноплеменными народами», попытки определять «причину силы и славы царства русского, изображая характер его народа». Везде, утверждает Иван-чин-Писарев, Карамзин сумел сохранить «силу и характер» подлинных действий и мыслей исторических лиц, снабдив «цветами и водопадами» свой рассказ о прошлом России, в результате чего труд историографа стал «палладиумом нашей словесности». «История», заключал Иванчин-Писарев, поставила русский народ «на ряду с просвещенными народами» мира.

Статья Иванчина-Писарева в наиболее концентрированном виде отразила позиции целой группы защитников труда Карамзина и их аргументы в споре с его критиками. Она переносила дискуссию о научных достоинствах и недостатках «Истории», о чем пытались говорить такие ее критики, как Муравьев, Орлов, Каченовский, в плоскость прежде всего ее чисто литературных достоинств и лишь отчасти затрагивала общественное звучание основных идей «Истории» и ее собственно научную значимость.

Но те вопросы, от которых пытался уклониться Иванчин-Писарев, последовательно ставил Каченовский. В октябрьском номере «Вестника Европы» он поместил большую статью польского историка 3. Я. Ходаковского. Ходаковский перебрался в Петербург, стремясь добиться от русского правительства ассигнований на осуществление грандиозного плана археологического обследования России для сбора сведений о дохристианской истории славян. Основная часть работы Ходаковского^{279} посвящена замечаниям на карту Руси XI в., составленную Карамзиным. Он уточняет места расселения славянских племен, объясняет происхождение их названий, определяет местоположение конкретных мест и урочищ, упоминавшихся в письменных источниках. Ходаковский поставил под сомнение летописное сообщение (и основанную на нем концепцию Карамзина) о призвании варягов, полагая, что «варяги-русь» летописи — это не норманны, а одно из славянских племен.

Статья Ходаковского открыто подрывала представления Карамзина о «дорюриковом» периоде славянской истории. Объективно в основных положениях она совпадала с критикой «Истории» Орловым и Муравьевым, дополняя эту критику солидной и в значительной степени новой источниковой базой.

О том, насколько тщательно подошел польский ученый к построениям Карамзина, свидетельствуют сохранившиеся четыре первых тома «Истории» с его маргиналиями^{280}. Его письма к И. Н. Лобойко позволяют еще более детально раскрыть отношение ученого к труду историографа. В них оп отметил как серьезные недостатки «Истории» пристрастие автора («чужое опорочить, свое похвалить»), однообразные приемы исторического повествования, стремление красотой рассказа прикрыть натяжки, спорные места, некритическое использование иностранных источников, ошибки в «эпохе славянской», необоснованную модернизацию прошлого. Общий вывод Ходаковского в одном из писем к Лобойко звучал уничтожающе: «Сию Историю, во всех веках единообразную, всегда нежную, постоянно легкую, можно занимательно читать при алтаре в Книдосе и в собрании прелестей, нежели привязать к земле Российской, угрюмой и по характеру жителей, и по закону климата. Это прекрасный шар воздушный, который высоко парит, не касаясь ногами земли и всех мест, достопамятных происшествиями»^{281}. Вслед за Каченовским Ходаковский отрицал какое-либо научное значение труда Карамзина, относя его в разряд занимательной литературы.

Выступление Ходаковского не прошло мимо сторонников Карамзина. Защиту концепции историографа об образовании Древнерусского государства взял на себя известный историк С. В. Руссов. К началу 1820 г. он подготовил книгу с разбором построений польского ученого^{282}. Ее основной замысел — попытка доказать достоверность географии летописи Нестора в части, связанной с расселением славянских племен, а также летописного рассказа о призвании варягов. Автор скептически относится к планам Ходаковского на основе археологических источников установить территорию расселения славян и определить границы конкретных славянских племен. Призыв Ходаковского к расширению круга источников о славянской истории вызывает у него откровенную иронию. Особенно иронично воспринимает Руссов идею польского ученого выделить исторические основы народных песен. «О счастливый век! — восклицает он. — В одно время вышли две российские истории. Одна, как выше видно, в начале своем согласная с повествованием Нестора, а другая (имеется в виду сочинение В. Н. Татищева. — В. К.) с мнимою рукописью Иоакима. В то же время образуется уже и третья российская история из мазовецких песен и из нашей мовы»^{283}.