Л. В. Черепнин подчеркивает в своем исследовании всеобщее неприятие нарушения Василием Шуйским уже сложившейся традиции утверждения царя Земским собором: «О том, что утверждение Шуйского на престоле произошло без санкции Земского собора («ohne Wissen und Bewilligung Sämtlicher LändStande»), пишет Буссов. Гетман Жолкевский расценивает воцарение Шуйского как акт, учиненный «по волчьему праву», и рассказывает, что те, кто хотел провести «свободное избрание царя», были впоследствии им наказаны. Об утверждении Василия Шуйского на царстве без «совета» «со всею землею и з городами» говорит «Новый летописец». В грамоте Сигизмунда III, адресованной после свержения Шуйского Ф. И. Мстиславскому, нарочито подчеркивалось, что Шуйский «на Московском государство усадился был самоволством, без вашего боярского и всее земли совету».[141]
Его избрание было результатом, с одной стороны, предвыборной обработки московского населения, а с другой – соглашения, заключенного Шуйским с частью боярской верхушки. Как сообщает Пискаревский летописец, имели место даже альтернативные выборы: по соглашению с Боярской думой народу представили двух кандидатов в цари, Шуйского и Мстиславского. Впрочем, рассматривать совещание Боярской думы, на котором было достигнуто соглашение об избрании в цари Шуйского, как «своего рода Земский собор», или «Земский собор узкого состава», как это делает Черепнин, по меньшей мере, некорректно. Да и сам он далее пишет о методах предвыборной кампании царя Василия: «…агенты Шуйского пользовались, очевидно, теми же средствами (подкуп и пр.), что и агенты Бориса Годунова в 1598 г.»[142]
Получив в результате соглашения со своими противниками престол, Василий Шуйский был вынужден в обмен пожертвовать частью своей власти. После «избрания» на Красной площади, новый царь отправился в Успенский собор, где принес присягу «всей земле», дав определенные гарантии в качестве верховного правителя страны. Очевидно, именно этими гарантиями обусловили свое согласие на избрание Василия царем обсуждавшие этот вопрос бояре, дворяне, гости, торговые люди.
Царь Василий обещал «всякого человека, не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати» и не отнимать «вотчин и дворов и животов» у невиновных членов их семейств («у братьи их и у жен и у детей… будет которые с ними в мысли не были»). В случае, если по сыску и суду будет приговорен к смертной казни кто-либо из гостей, торговых или черных людей, царь обещал не лишать дворов, лавок и «животов» их жен и детей, не причастных к преступлению. Далее следовало обязательство не слушать ложных доносов («доводов»), производить расследования и устраивать очные ставки по всем обвинениям, наказывать клеветников («смотря по вине его, что был взвел неподелно, тем сам осудится»), не подвергать никого опале, не выдавать никого недругам «в неправде», оберегать всех от «насильства.
Таким образом, реванш «старой» элиты, начатый в 1584 г. после смерти царя Федора Ивановича денационализацией государственных земель, был продолжен ограничением самодержавной власти, в частности, законодательно закреплявшим необратимость такой денационализации (не отнимать «вотчин и дворов и животов»).
Считать эту присягу условием, обеспечивающим праведный суд для людей всех сословий, как это делает Б. Н. Чичерин, приравнивающий крестоцеловальную запись Шуйского чуть ли не к английской Великой Хартии, нет никаких оснований. Впрочем, и сам Чичерин удивленно отмечает, что «запись Шуйского не возбудила ни малейшего сочувствия [в народе]»,[143]
что было бы невозможно, если бы «нововведение» Шуйского относилось не только к боярству, но и ко всему народу.Л. В. Черепнин так оценивает запись Шуйского: «…это было отступление от принципов самодержавия Ивана Грозного
. Собственно, в 1606 г. Василий отказался от тех прав, признания которых за царем со стороны сословий Грозный потребовал в 1564 г., – безоговорочного права казнить и подвергать опале своих недругов… Таким образом, с 1606 г. наблюдается известный сдвиг во взаимоотношении верховной власти и сословий; в условиях начинающейся гражданской войны и ослабления государства произошел отход от теории и практики самодержавия Грозного».[144] Как видно из дальнейших событий, такой отход принес нашей стране неисчислимые бедствия.