История гражданской войны в СССР в 5 томах. Т. I.

К тяжелому кошмару бойни присоединялись невыносимые материальные лишения. Окопы, полные грязи и нечистот, отсутствие горячей пищи, недостаток хлеба, вши - такова общая картина фронтовой жизни. "Знаешь, как на позиции? - читаем мы в одном из многих и многих характерных солдатских писем. - Стоим в окопах. Холод, грязь, паразиты кусают, кушать один раз в сутки дают в 10 часов вечера, и то чечевица черная, что свинья не будет есть. Прямо так с голоду можно умереть..."[52]

Плохо вооруженная, руководимая бездарными генералами, обкрадываемая продажными интендантами, армия терпела поражение за поражением. Без веры в себя, без доверия к своим командирам, не зная, во имя чего гибнут миллионы, неподготовленная, голодная и разутая, она оставляла противнику города, целые области, десятки тысяч пленных.

Тяжелые поражения озлобляли солдат. В массах зрело недовольство, переходившее в глухое брожение, а потом и в активные выступления. Проклиная бестолковщину и неразбериху, солдаты отказывались выполнять приказы, не шли в наступление, избегали боя. "Здесь в армии большое волнение, - писали с Северного фронта, - надоело уж очень воевать. Уже несколько раз прикажут идти в наступление, но солдаты не выходят из окопов и конец, и так что наступление оставляют"[53].

Другой солдат из 408-го пехотного Кузнецкого полка того же фронта сообщал: "Я в наступление ходил четыре раза, только ничего не вышло: не пошли наши полки наступать. Кое-кто пошел, а кое-кто не вышел из окопов, так и я не вылез из окопов"[54].

По сведениям царских цензоров, вскрывавших солдатские письма, больше 60 процентов авторов писало о неуклонном росте пораженческих настроений. Солдаты бежали с фронта, сдавались в плен или сами простреливали себе руки, ноги, чтобы лечь в лазарет.

От диких ужасов войны пускались в дезертирство. Жили в обстановке постоянной травли, в страхе ежеминутной выдачи полиции. И все же предпочитали пребыванию на фронте полуголодную жизнь дезертира, за которым полевые жандармы охотились, как за зверем.

В 1916 году русская армия насчитывала уже более полутора миллионов дезертиров.

И без того тяжелое положение солдат становилось невыносимым из-за самодурства офицеров. Мордобой и угроза постоянных взысканий преследовали солдат на каждом шагу. За малейший проступок подвергали наказанию. Били за ошибки по службе, лупили за не вовремя отданную честь, за недоставленную водку. Калечили в пьяном виде, кровавили носы и в трезвом, срывая на солдате злобу за свои промахи. "Солдатское личико вроде как бубен: чем звонче бьешь, тем сердцу веселей", со злой иронией говорили солдаты по поводу мордобоя в армии.

В письмах, тысячами конфискованных царской охранкой, рассказывается об ужасах и лишениях солдатской жизни: "Чем дальше живется - тем хуже. Начальство наше душит нас, выжимает последнюю кровь, которой очень мало осталось. Не дождешься этого времени, когда придет конец всему этому..."[55]

Вот строки из другого письма, которого напрасно ждала убитая горем мать: "Дорогая мамаша, лучше бы ты меня на свет не родила, лучше бы маленьким в воде утопила, так я сейчас мучаюсь"[56].

Все более частыми стали случаи расправы солдат с жестокими начальниками. Ненавистные офицеры гибли в бою, расстреливаемые своими же.

Писатель Л. Войтоловский, наблюдавший жизнь армии, записал солдатскую песню, ярко передающую всю ненависть к офицерам: Эх, пойду ли я, сиротинушка,

С горя в темный лес.

В темный лес пойду

Я с винтовочкой.

Сам охотою пойду,

Три беды я сделаю:

Уж как первую беду -

Командира уведу.

А вторую ли беду -

Я винтовку наведу.

Уж я третью беду -

Прямо в сердце попаду.

Ты, рассукин сын, начальник,

Будь ты проклят![57]