История гражданской войны в СССР в 5 томах. Т. I.

В эти страдные дни революционных боев большевики всюду - на фабриках и заводах, в казармах и на улицах - неустанно агитировали и звали в бой, объединяли и сплачивали рабочих и солдат. Оторванные от руководящих центров, разгромленных охранкой, большевики создавали местные центры на предприятиях, быстро налаживали связь, заражая своим мужеством и твердой уверенностью в победе рабочих. "Я принимал активное участие накануне выступления, т. е. в ночь на 25 февраля, - рассказывает петроградский рабочий, мобилизованный в армию за забастовку. - На солдатском совещании было постановлено присоединиться к рабочим вместе с 1-м Семеновским полком, чтобы этим исправить ошибку пятого года, но наутро оказалось, что в форму Семеновского полка переоделись жандармы, а полк был заперт в своих казармах"[131].

В этот же день, 26 февраля, заседал большевистский комитет Выборгского района, к которому перешло руководство после ареста Петербургского комитета. Товарищи с мест докладывали о росте революционного настроения и готовности продолжать схватку. Райком постановил: развертывать вооруженную борьбу, захватывать склады с оружием, разоружать городовых.

Настойчивые демонстрации пролетариата, расстреливаемые в упор, общение рабочих с солдатами, наконец, прямое влияние большевиков, проникавших часто в самые казармы, привели к тому, что случаи неповиновения воинских частей превратились в открытый бунт: солдаты выступали против командиров, как крестьяне против помещиков. В ночь с 26 на 27 февраля учебная команда Волынского полка, стрелявшая по рабочим на Знаменской площади, решила отказаться от применения оружия против демонстрантов. Но это как будто пассивное сопротивление командирам неожиданно превратилось в активное выступление. Когда рано утром в казармы явился начальник учебной команды с младшим офицером, они под крики "ура" были убиты выстрелами из винтовок - так глубоко уже зашло влияние революции: многовековая ненависть крестьянина против крепостника, одетого в офицерский мундир, прорвалась с беспощадной яростью. Участник восстания Волынского полка так рассказывает об этом исключительном моменте революции: "Унтер-офицер Кирпичников прочитал нам приказ - завтра снова построить команду в 7 часов утра. В это время в темном отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек - более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов, горячо обсуждали положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 часов утра, как приказал штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду...

Уже забрезжил свет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут разошлись по местам.

27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого, и все бойцы изъявили свое твердое согласие поддержать рабочих.

- Смерть, так смерть, - говорили они, - но в своих стрелять не будем.

В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошел командир Лашкевич. Все насторожились. Воцарилась тишина.

На приветствие "здорово, братцы!" грянуло "ура" - так мы раньше договорились.

Когда затихло "ура", Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное "ура".

Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает.

Марков, подбросив винтовку на руку, твердо отвечает: "Ура" - это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!" Застучали приклады об асфальтовый пол казармы, затрещали затворы. "Уходи, пока цел!" - закричали солдаты. Лашкевич пробует кричать: "Смирно!" Его команды никто не слушает. Лашкевич просит восстановить порядок, чтобы зачитать полученную через генерала Хабалова телеграмму "его величества Николая II", но это не оказало никакого воздействия на солдат.

Потеряв надежду усмирить команду, Лашкевич и Колоколов выбежали в дверь. В коридоре они встретились с прапорщиком Воронцовым-Вельяминовым, и все трое обратились в бегство. Марков и Орлов быстро открыли форточку в окне, уставили винтовки, и, когда тройка офицеров поравнялась с окном, раздались два выстрела.

Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка.

Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк.

Путь был свободен. Весь отряд под командой Кирпичникова вышел во двор.