История греческой философии в её связи с наукой

Мифологической же, нам думается, следует считать форму, в какой Платон разъясняет, как был создан космос. Платон различает "творца и родителя" космоса - демиурга и тот "первообраз", взирая на который демиург сотворил Вселенную. "...Для всякого очевидно, что первообраз был вечным; ведь космос - прекраснейшая из возникших вещей, а его демиург - наилучшая из причин". Единое, таким образом, раздваивается на "первообраз" (целевую причину) и причину действующую - демиурга: другого способа дать наглядное представление о "развертывании" единого, о "воплощении" его у Платона нет. В самой же философской идее "единого" нужно было бы найти то "различие", которое здесь представлено как мифологема "демиурга" и "первообраза", и логически объяснить акт "порождения".

Итак, поскольку Творец создал космос, взирая на вечный первообраз, а сам этот идеальный образец постижим с помощью разума, то космос может быть познан в меру того, насколько в нем запечатлелся образец. Но для сотворения космоса демиургу понадобился не только образец, ему нужна была еще и материя, в которой он мог бы чувственно воплотить образец космоса. Ее Платон именует "восприемницей" (· ?podoc ), "кормилицей" (tiJ nh), иногда матерью всего, что возникает в чувственном мире. Таким образом, он выделяет "три рода: то, что рождается, то, внутри чего совершается рождение, и то, по образцу чего возрастает рождающееся". То, что рождается - это чувственные вещи; о том, что такое образец, мы уже говорили; а то, внутри чего рождается чувственный мир, есть как раз материя, воспринимающее начало. "Воспринимающее начало можно уподобить матери, образец - отцу, а промежуточную природу - ребенку. Помыслим при этом, что если отпечаток должен явить взору пестрейшее разнообразие, тогда то, что его приемлет, окажется лучше всего подготовленным к своему делу в случае, если оно будет чуждо всех форм, которые ему предстоит воспринять: ведь если бы оно было подобно чему-нибудь привходящему, то всякий раз, когда на него накладывалась бы противоположная или совершенно иная природа, оно давало бы искаженный отпечаток, через который проглядывали бы собственные черты этой природы". Итак, Платон уподобляет материю некоторому совершенно лишенному качеств субстрату, из которого могут быть, как из золота, отлиты тела любой величины, формы и очертаний, но который сам не должен привносить ничего своего, иначе он будет плохой материей. Здесь у Платона появляется то понятие материи, которое очень близко к развитому позднее понятию материи Аристотелем; во всяком случае, оно имеет целый ряд характеристик, формально сходных с признаками аристотелевской материи.

Отношение к "материи" у Платона иное, чем у Аристотеля. В сочинениях Платона можно встретить два различных (хотя и не во всех отношениях) понятия материи: об одном из них, принадлежащем уже позднему Платону, мы только что сказали. Но есть и второе, которое, видимо, более органично для мышления Платона и которое мы обнаруживаем не только в ранних, но и в более поздних его диалогах: материя здесь выступает как "иное" единого, как "множественность" или "неопределенная двоица". Если в качестве "восприемницы", "кормилицы" всякого рождения материя мыслится как нечто совершенно нейтральное по отношению к воплощаемым в ней "образцам" - идеям, как необходимое условие, без которого эти образцы не могут чувственно воплотиться, то в качестве "неопределенной двоицы", т.е. "природы иного", она предстает как нечто, несущее в себе свой особый принцип, противоположный тому, какой несет в себе единое. И хотя здесь единое тоже не в силах "рождать" без соединения с "иным", но на характер порождаемого кладет свою печать не только "отец" - единое, но и "мать" - иное: именно благодаря "матери" все чувственное содержит в себе момент алогического, непостижимого разумом. Такое понятие "матери" присутствует также и в "Тимее". Собственно говоря, ведь и в материи-"кормилице" налицо определение "иного": будучи способной принимать любую форму, она постоянно становится иной, она сама по себе ничто, ибо в противном случае она сопротивлялась бы одним формам и шла навстречу другим. Но здесь этот аспект материи (материя "всегда иное") не выявлен в своем отрицательном смысле: Платон в этом контексте не указывает на то, что природа иного несоизмерима с природой тождественного; он подчеркивает только, что благодаря материи идеи могут воплотиться, но не говорит о том, чего они при этом лишаются.