История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко

Правда? — спросил Туберон, — он смог объяснить это, можно сказать, невежественным людям и перед неискушенными решился выступить с такой речью? Сципион. — Да, и он сделал это с большой… [пользой для нашего войска.](24)…и это не было ни дерзкой похвальбой, ни словами, не подобающими человеку, занимающему высшее положение; ведь он достиг большого успеха, заставив встревоженных людей отбросить пустой суеверный страх.

(XVI, 25) Нечто подобное, по преданию, произошло и во время той величайшей войны, которую афиняне и лакедемоняне вели между собой, напрягая все свои силы: знаменитый Перикл, первый в своем государстве по авторитету, красноречию и мудрости, когда Солнце померкло и внезапно наступила тьма, а афинян охватил ужас, будто бы объяснил согражданам то, что сам он узнал от Анаксагора, чьим учеником он был, — что это происходит в определенное время и неизбежно всякий раз, когда вся Луна заслоняет нам круг Солнца; вот почему это, хотя бы правда, не в каждое новолуние, возможно только в определенные новолуния. Рассмотрев этот вопрос и дав объяснения, он избавил людей от страха, охватившего их; ибо это было необычное и в те времена неизвестное объяснение — что затмение Солнца происходит вследствие промежуточного положения Луны; как говорят, первый это открыл Фалес Милетский. Впоследствии это не ускользнуло от внимания нашего Энния; как он пишет, на триста пятидесятом году по основании Рима. Ночь и луна закрыли солнце в июньские ноны.

Кроме затмения во время Пелопонесской войны, Цицерон здесь описывает известное читателям Н. А. Морозова и А. Т. Фоменко лунное затмение, «предсказанное» по Титу Ливию Гаем Сульпицием Галлом и солнечное, «предсказанное» по Геродоту Фалесом. Однако, более квалифицированные описания Цицерона (он серьезно интересовавшегося астрономией), гораздо логичнее и естественнее — затмения были не предсказаны, а объяснены — что в те времена вызывало не меньшее удивление. К такому же объяснению склоняются и многие историки астрономии. Попутно разъясняется и еще одно недоумение по поводу какого-то армейского легата Гая Сульпиция Галла («француза Сульписа» по Морозову), рассуждающего о затмениях. В предшествующем абзаце Цицерон рассказывает о глубоком увлечении астрономией этого, без сомнения, «ученейшего человека», ставшего вскоре римским консулом.