Читаем История и фантастика полностью

— Именно это-то меня и интригует. В интервью для «Кино» вы заявили: «Мое мировоззрение и мои убеждения — мое личное дело, а мое творчество — не программа и не манифест». Архиважная декларация: «Мадам Бовари — это не я!» Мы уже беседуем некоторое время, и я то и дело наталкиваюсь на эту точку зрения, как на стену. Но как в таком случае контактировать со взглядами писателя, если ни фабула, ни герой их не выражают? Читатели — анахронические существа, им требуется авторитет и близость, поэтому они так охотно ходят на встречи с авторами. Как вы думаете, зачем? Я считаю, дабы услышать, что их гуру думает о различных слишком сложных для них явлениях и проблемах. А тут гуру им заявляет: «Литературные миры не я, а моя авторская фирма».


— Именно так. Абсолютно так. Умберто Эко, во многом мой идеал, когда-то пожимал плечами, видя, что, будучи популярным писателем, вынужден «работать» за гуру и дельфийского оракула, высказываясь по самым глупейшим проблемам и вопросам. В качестве примера — как верх кретинизма — мессер Умберто привел вопрос одного журналиста, кажется, из «Ла стампа»: «Вы, вероятно, слышали, что река Арно поднялась и вышла из берегов. Как вы, писатель и авторитет, относитесь к этому? Люди хотят знать, что вы, маэстро, думаете о разливах, паводках и наводнениях?» Так признайте же и вы наконец, что я пишу книги.


— Я это знаю и отнюдь не собираюсь расспрашивать вас о весенних паводках. Но мне трудно принять, что взгляды и идеи, содержащиеся в ваших книгах, не имеют ничего общего с вами. Допустим, однако, в качестве рабочей гипотезы, что все именно так и есть. Тогда герой фэнтези, отторгнутый от кровеносной системы своего создателя, тут же стал бы проекцией ожиданий фэнов. Например, создавая образ Геральта, вы не могли не задумываться над тем, как сделать, чтобы хладнокровный убийца заслужил симпатии читателей. Ибо — действительно — в принципе в литературе персонажи конструируются таким образом, что мы должны их полюбить. Однако существуют произведения, которые сознательно конструируют наше сопротивление мировоззрению и поступкам персонажей. Примером такой книги может служить «День за днем» Гётеля. Читая ее, мы чувствуем всевозрастающее сопротивление и наконец приходим к выводу, что главный герой — совершеннейшая свинья. Иначе говоря, есть книги, которые не заигрывают с читателем. И, признаться, меня привлекла бы концепция Геральта как безжалостного убийцы, вызывающего не восхищение, а отвращение.


— Но я тоже ценю книги жанра фэнтези, в которых появляются очень несимпатичные герои. Удачный пример тому — знаменитый «Грендель» Джона Гарднера с героем Беовульфом, который глазом не моргнув убивает существ, «старших» в эволюционном отношении, чем он сам.

Перейти на страницу:

Все книги серии Век дракона

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное