Читаем История и фантастика полностью

Однако я не думаю, чтобы в моем творчестве это был какой-то явный мотив. Создавая роман о ведьмаке, я собирался показать любопытные женские персонажи, промискуитические, причем именно в этом направлении намеревался взламывать стереотипы. Стремился создать героев, поступающих не так, как Скшетуский, о котором было известно, что если Елена в этот момент находится в руках врага, то он наверняка не переспит с девицей Борзобогатой. В общем, я ломал законы жанра, но только не там, где полагаете вы.


— Да, но в данном случае вы перешагиваете через них как раз в тех местах, которые стали модными темами современной культуры…


— Нарушение законов не означает превращения их в щепки, ибо тогда от них уже ничего не остается. Законы — основа фабулы. Поэтому нельзя уничтожать их до основания, ибо тогда наружу выползет, прошу прощения, дурно пахнущее слово — авангард. А я не намерен быть авангардистом.


— В кинематографе существуют нормы, четко устанавливающие, сколько в процентном отношении в фильме должно быть секса, экшна и психологических разборок, чтобы он мог успешно бороться за место на рынке. Эти правила действительно эффективны. Однако я не знаю, возможен ли их механический перенос в прозу.


— Вероятно, возможен, но я так писать не умею. Просто у меня об этом иные представления, нежели у американских сценаристов. Конечно, процентный подсчет составных частей произведения звучит смешно, тем не менее я советую всем авторам изучить голливудские принципы создания хороших сценариев, а главное — запомнить первый: фильм должен начинаться так, чтобы зритель не вышел из зала сразу же, как только доест свой попкорн. Известно ведь, что должно происходить в первых сценах, или, перенося эту проблему в область литературы, в первом абзаце. Писателям в этом смысле труднее, поскольку зритель иногда может остаться в зале только потому, что на дворе жара, а в кинозале работает климатизация. У литературы же таких дополнительных мотивировок нет. Если, читая рассказ, мы видим, что в первом абзаце ничего не происходит, то такой текст тут же откладываем на полку. Священный принцип первой фразы!


— Итак, вы рисуете портрет писателя, который не свободен в своем выборе, ибо должен уважать законы жанра.


— Зачем же представлять проблему таким образом?


— А как же не представлять, ежели Геральт не может быть импотентом…


— (Перебивает.) Это отрицательно влияет на фабулу. Отрицательно! Я же не раб законов, потому что не принуждаю себя писать скверно. Я был бы глупым авангардистом, сделав из ведьмака импотента. Законы можно и нужно изгибать, но повторяю, нельзя превращать их в щепы. Потому что после такого превращения остается только говно и авангард. Простите за слово «авангард».


— А как знать, не создали ли бы вы именно таким образом глубокий и драматический портрет человека, униженного так же, как Абеляр в одиннадцатом веке?


— Вполне возможно, только при этом мне пришлось бы заново написать роман, создать соответствующий климат, нарисовать совершенно иного героя. Роман об импотенте-философе должен был бы зиждиться на другой почве. Некоторые грибочки не растут на определенном виде мха, поэтому, чтобы их вырастить, необходимо создать для них соответствующие условия. Прежде всего я должен позаботиться о конструкции сюжета, чтобы все имело смысл, а не просто отметить, что-де у героя ничего не получилось, ибо тогда я опустился бы до обычного банала и вместо того, чтобы изогнуть законы, сломал бы их. Возможно, рассматривая образовавшуюся кучу щепок, изощренная литературная критика со временем провозгласила бы меня первооткрывателем. Однако это мне ни к чему. И уверяю вас, работая над романом, я не чувствовал себя так, словно был зажат в колодки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Век дракона

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное