История и истина

Третья тема нашего размышления связана с проблемой могущества. Автономия, обладание, могущество… В действительности, борясь за автономию и стремясь к максимально возможному потреблению, мы, несомненно, пытаемся воплотить мечту о могуществе. Тема могущества включает в себя несколько проблем. Прежде всего нет уверенности в том, что человечеству с его мечтой о могуществе удастся выйти на общенациональный уровень. За последние несколько десятилетий мы убедились как раз в том, что в мире не ослабевают национальные притязания и амбиции. Нет никакой гарантии того, что воля к могуществу в национальном масштабе будет направлена на укрепление интернациональной мощи. Нет абсолютно никаких признаков того, что в дальнейшем мы сможем преодолеть этот рубеж, но даже если нам это удастся, даже если мы не погрязнем надолго в межнациональных конфликтах, возможно также, что объединение наций в мировом масштабе наступит в результате установления некой изощренной и жестокой диктатуры. Следует иметь в виду, что такая опасность не исключена. Тоталитарные режимы способны привести к унификации всей планеты посредством системы упрощенного или ограниченного выбора. Проблема фашизма, возникшая некогда в отдельных странах, таких как Италия или Германия, может в дальнейшем разрастись до всемирных масштабов в качестве своеобразного способа привести человечество к единству. Но даже если предположить, что эти две проблемы: борьба за господство между нациями и группами наций и угроза установления диктаторской власти на мировом уровне будут устранены, мне кажется, что собственно проспек-тива рисует картину формирования гораздо более изощренной структуры господства. Мы желаем подчинить себе вещи, природу, людей, и такое отношение подчинения, несомненно, не только является западней, но и ведет к новым формам нищеты. Жан Брун в книге «Завоевания человека и онтологическое отчуждение» отмечает, что мечты человека, связанные с техникой, продиктованы волей к подавлению некоторых фундаментальных аспектов человеческого бытия; так, стремясь преодолеть отчужденность в пространстве и времени, мы становимся почти вездесущими за счет скорости. По меньшей мере мы стремимся к бессмертию; мы мечтаем продлевать до бесконечности жизнь человека, как этого хотел Декарт. И в результате мы распространяем на все наши действия некий образец, который можно назвать технической моделью. Я хочу сказать, что по отношению ко всем другим людям, мы занимаем такую позицию, в соответствии с которой они превращаются в легкоуправляемые орудия. Такое беспредельное расширение сферы использования и манипулирования предлагает нам определенную модель существования, при которой любая вещь становится объектом обладания, именно здесь — и это будет моим последним вопросом — по всей вероятности, приоткрывается зияющая бездна бессмысленности.

Я говорю об этом потому, что считаю, что было бы опасным заблуждением судить о нашем времени как об эпохе возрастающей рациональности. С таким же основанием о нем следовало бы судить как об эпохе возрастающей абсурдности. Поэтому не стоит отделять технический прогресс от настроения неудовлетворенности и протеста, о котором свидетельствуют литература и искусство. Чтобы понять суть нашей эпохи, нужно непосредственно соединить оба явления: прогресс рациональности и то, что я назвал бы смыслоутратой. Мы современники этой двойственной тенденции. Я был шокирован, в частности, тем, что в американских университетах распространен образ жизни «битника»', этот стиль характерен также и для европейской молодежи и, кажется, встречается даже в Советском Союзе и в странах народной демократии. Здесь мы сталкиваемся с ситуацией смыслоутраты, свойственной чисто функциональному проектированию. Вступая в мир планирования и проспективы, мы совершенствуем средства производства, орудия труда — ив этой области действительно имеет место прогресс, — однако одновременно мы наблюдаем своего рода девальвацию, обесценивание значимости целей. То, что в обществе увеличивается арсенал средств и усиливается процесс исчезновения целей, служит источником нашей глубокой неудовлетворенности. По мере того как расширяется сфера доступной и легкоуправляемой техники и удовлетворяются насущные потребности в еде, жилье, отдыхе мы вступаем в мир, в котором властвуют каприз и произвол и который я назвал бы миром случайных поступков. Мы обнаруживаем, что безусловно больше всего человечеству недостает справедливости, любви, но, в особенности, смысла. Отсутствие смысла труда, досуга, сексуальности — вот те проблемы, которые встают перед нами.

Как ответить на эти вопросы? Что делать? Было бы величайшим заблуждением мечтать о возврате к прошлому, как если бы эпоха либерализма и анархической