История и поэзия Отечественной войны 1812 года

Уж третий день гремит все боле,
Все ближе день за днем;
И с каждым часом все слышнее
Тревога и гроза.

Дымится даль, долины стонут,

Кругом трепещет жизнь,
И все тоской и страхом полно
У древних стен Москвы.

В лесах, в стране уединенной,

Давно забывший мир,
Отшельник древний слышит бурю
И смотрит в небеса.

К нему, оставя плуг и косу,

Стеклись толпы селян,
И мнят, в очах святого мужа
Свой жребий прочитать.

«Отколь предвестные явленья —

Невидимой грозы:
Под небом ясно, в поле тихо,
А гром кругом гремит?

Молвы и страх по селам ходят,

Забыт и хлеб и сон;
И смотрят все, как страшно рдеет
Край неба по ночам».

Так старцу мирные вещают,

И всяк спешит открыть,
Что небо, и земля, и души
Полны предвестьем бед:

«Уж третью ночь». — «Мы сами слышим». —

«В лесах унылый вой,
И псы не спят по ближним селам,
И в трепете стада.

В лесу густом лучи сверкают,

Как длинный ряд свечей:
То волки гладные, скликаясь,
Все на полночь идут»[76]. —

«Им вслед орлы и жадных вранов

Стада из дальних стран,
Как будто чуя глас призывный
На некий сытый пир». —

«Скажи нам, муж угодный небу!

Какой оно бедой
Спокойным угрожает селам
И жатвам наших нив? —

Ужель столпы, явленья ночи,

Горящи в небесах,
Сойдут пожарами на землю
И нас в грехах пожгут?

Ужель…» И речи не скончали,

А в чаще вдруг мелькнул
Коня ведущий ратник юный
С пониклою главой.

И вот он, в думу погруженный,

Ему подпора меч!
И добрый конь с тяжелой язвой
Чуть идет — следом кровь.

Померкла сталь на ратном шлеме,

Стальной нагрудник смят;
И меч лучи свои утратил,
И рана на челе.

И капли слез и алой крови

На лилиях ланит.
Осанистый, согбен печалью
Как вихрем клен младой. —

Все говорило, что из сечи

Исторгшись роковой,
Искал убежища сей витязь. —
Отшельника узрев,

Он стал и, взор возведши к небу:

«Хвала тебе Творец!
Я в сей дичи умру спокойно!»
И, к старцу обратясь:

«Прими меня, пустынный житель!

Под свой смиренный кров.
Прими — я видел спор народов:
Я был в Бородине.

Прочь, прочь ужасные виденья

Пожаров и убийств:
Увы! Родных и ближних гибель
Легко ли пережить?» —

Сказал и, бледный, поникает

Без чувств на мягкий луг,
И жизни ход едва приметен
В биенье томных жил.

Но старец, умудренный в тайнах,

Недуги врачевать,
Умел сбирать в пустыне травы
С молитвой в должный час.

И ранний цвет полей воскресших,

Сокровище весны,
И сок растений запоздалых
До дней осенних бурь.

И вот, сосуд уже наполнен

Целительным питьем;
И только лишь края сосуда
Коснулись бледных уст,

Мгновенно воин пробудился

И скоро — жизни весть —
В ланитах выглянул румянец;
Заискрилось в очах.

И, сном и пищей подкрепленный,

Когда уж день погас,
И в поле молчаливо стало,
Моленьем поселян

И старцем преклонен, — садится

Гость юный у костра
И начал краткой, беглой речью
О битвах свой рассказ.

Хотел он мирным поселянам,

Чтоб местью их зажечь,
Пересказать, как начиналась
Великая борьба,

Как рати двадцати народов

С могучим их вождем
Вошли — и вспыхнул бой за боем
За честь, — на жизнь и смерть! —

«Еще с явленьем дней весенних, —

Так воин говорил, —
На западном краю России
Послышалась гроза.

Высоко поднялося пламя

И, в дым облечено,
Еще как будто колебалось,
Все больше становясь.

Враги сдвигалися, как тучи,

Готовя смерь и гром;
Но россы, как орлов станицы,
Туда с весельем слух,

Где в мраке рокотали громы,

И быстро смелый взор
На блески молний в грозных тучах:
Сердца просились в бой!

Но не дал боя царь наш мудрый,

А подал тайный знак —
И рати в отступ: враг забылся
И думал: мы бежим!

Но мы бежали, поражая,

И у Смоленских стен,
Узнал француз, как стоек русский!
Тут был — к Москве порог.

И он переступил, и нагло

Ломился к нам на двор!
Уж Русь отхвачена по Вязьму
И Гжатск, — Бородино.

Бородино есть на Колоче[77]

И Войня, Стонец там;
И встарь там, видно, колотились,
Была война, был стон!

И мы там… чу! палят! уж близко!

Друзья! Француз в глазах!
Прочь плуг и косу! Серп — на пику!
Сам на конь — и на бой!..»

1828