Вопрос о том, можно ли рассматривать работу в Русском музее ассистентом по проявке пленки и техником сроком менее двух лет в ранних 1980-х (чем как раз и занимался Новиков) как подобную социально изолированную деятельность, остается открытым. Кажется ясным, что Новиков, как и многие другие члены творческой интеллигенции, тоже бывшие нонконформистами, находился в положении где-то между официальными и неофициальными учреждениями и коллективами
[1116]. Что интересно, заметки о смерти Новикова пытались «улучшить» его положение, приписывая ему трудоустройство в качестве угольщика в котельной музея: классический образ нонконформиста мужского пола этого «поколения» [1117]. Описание его как «[последнего из] могикан» этого «поколения», как, например, в панегирике Балахонской, опубликованном во «Времени Новостей», придает его кончине привкус завершения эпохи. Сторонники митьков (группы художников, которые, в отличие от Новикова, желали развивать прочно установленные традиции этоса андеграунда в 1980-х и 1990-х годах) вполне могут оспаривать уместность этого титула [1118].Мотивы, которыми авторы некрологов объясняют решение Новикова работать при музее, разнятся в зависимости от того, отдают ли они предпочтение его раннему «модернистскому» или позднему «неоакадемическому» воплощению. Первые настаивают на том, что эта работа позволяла Новикову прочесывать представленные коллекции в поисках авангарда; вероятно, они основываются на легенде, гласящей, что он был уволен за свои «авангардные склонности»
[1119]. Те же, кому симпатична его роль «неоакадемика», описывают его любовь к классическим полотнам и эрудированность в истории классического искусства, которую, как они полагают, он получил именно на этом месте работы.Впрочем, оба объяснения наделяют Новикова культурным или, точнее, образовательным капиталом, то есть статусом, приобретенным благодаря принадлежности к институции. Совершенно очевидно, что это противоречит антиинституциональным устоям рассматриваемого «поколения». Тем не менее мы видим, что авторы некрологов, положительно расположенные к Новикову, оставляют за ним право набрать как культурный, так и социокультурный капитал вследствие работы в определенном учреждении — или, если угодно, получить этико-эстетический статус андеграунда поколения. Такой способ накопления символического капитала нередок в посткоммунистических обществах
[1120]. Как хорошо известно, многие деятели, некогда бывшие диссидентами и нонконформистами, заняли ведущие позиции при посткоммунистическом строе. Статус Новикова как ветерана андеграунда, как показывают некрологи, наделял его культовым наследием и небольшим, но все же значительным числом последователей среди бывших спутников.Тимур Новиков вместе с узким кругом соратников основали общество «Новых художников» в 1982 году, и к концу десятилетия в его составе числились уже многие ведущие деятели неофициального художественного и театрального мира. Довольно многие некрологи описывают это как определяющее движение в искусстве в 1980-х. Культовый фильм андеграунда «Асса» (1988), режиссером которого был Сергей Соловьев и который практически без исключения упоминается в некрологах, с точки зрения некоторых авторов, считается самым главным изображением «неформальной художественной жизни» того времени
[1121]. Многие из самых громких имен в русской культуре нонконформизма — такие, как Борис Гребенщиков, Виктор Цой, равно как и будущие знаменитости, например Виктор Бугаев, были вовлечены в создание фильма. Описания взаимоотношений Новикова с этими (ныне имеющими необычайную значимость) героями эпохи перестройки также являются общим местом рассматриваемых некрологов.Для того чтобы подчеркнуть значимость Новикова в рассматриваемый период, несколько некрологов «срывают покров тайны» с истории о том, что послужило источником вдохновения создателей известного фильма: они утверждают, что само название «Асса» (в фильме обозначающее чарующий и загадочный рай субкультуры) служило наименованием подпольного ателье Новикова, которое просуществовало на протяжении большей части 1980-х годов. Несмотря на то что Новиков появляется в фильме только в роли второго плана и его имя затеряно в титрах, именно его галерея и его круг друзей (подчеркивают они) стали той моделью для Соловьева, которую в прочих местах называют «невыносимой легкостью бытия 1980–1990-х годов»
[1122]. В заключительных сценах «Ассы» возрождающая сила бунтарски настроенной молодежи, столь долго принужденной к маргинальному существованию, превращается в массовую эйфорию. Бунтарские настроения и чувство освобождения от износившихся догм прослеживаются в воспоминаниях тех, кто пережил это время. Для большинства комментаторов то были, вне сомнения, «золотые дни» их юности.