История и повествование

Далее, возникает вопрос соотношения локального текста с локальной идентичностью, с локальной принадлежностью(locational belonging) [1143]и выявлением оппозиции свой/чужой, а также с масштабом самого понятия локального (национальный, региональный, местный). Локальную идентичность можно понимать в более узком или широком толковании, как местнуюили региональную.Местная идентичность относится скорее к индивидуальному переживанию места, региональная — к коллективному переживанию и осознанию характера определенной территории (Paasi 1984, 113).

И тому и другому может служить примером так называемый краеведческий текст, специфика которого заключается в «естественной любви» и принадлежности к «малой родине» (Гревс 1926/1991, 21) [1144]. В краеведческом тексте локальная идентичность определяется как некое ценностное начало, как откровение и признание в любви к месту [1145]. Цель краеведческого текста, как считает Д. С. Лихачев, придать местности, не имеющей «авторского происхождения», историзм, «открыть в ее прошлом, хотя бы и очень недавнем, что-то совершенно новое, ценное»(курсив наш. — Н.Б.;Лихачев 1990, 8). Согласно Анциферову, задача краеведения состоит в том, чтобы наполнить науку «большим и разнообразным содержанием жизни», развить «вёдение края для организованного воздействия на него» (Анциферов 1927, 8) [1146]. Разработанный «вытесненной» в краеведение высококвалифицированной гуманитарной интеллигенцией — медиевистами, античниками, историками церкви, востоковедами — локальный методдостиг глубокого профессионализма в послереволюционные годы. При этом русская историческая наука целенаправленно «шла от общего к частному, от истории государства к истории народа. Краеведение 1920-х годов пыталось перейти от дедукции к индукции, то есть синтезировать историю России как историю отдельных местностей и групп населения» (Лурье, Кобак 1989, 74.) Так краеведы 1920-х годов естественным путем пришли к междисциплинарному сотрудничеству и к необходимости применять опыт различных научных дисциплин при развитии локального метода (Smith-Peter 2004, 533) [1147].

Родоначальников локального метода и воспитанников эпохи символизма Гревса, Анциферова и их соратников можно, в сущности, считать и основателями русской культурологии. Как Гревс, так и Анциферов полагались на вживание в объект и на растворение грани между изучающим субъектом и объектом исследования. Переосмысляя и преодолевая синкретичность символизма, ученые шли по пути европейского философского интуитивизма. Гревс и Анциферов защищали примат идеального над материальным, одухотворяя и связывая образы места с его «историческим чувством» (Перлина 1989, 83–85).

Понятие «исторического чувства места» предвосхищало более позднее понятие «локальной принадлежности», которое, в свою очередь, можно рассматривать с разных точек зрения (географической, психологической, социологической, гендерной, футурологической и т. д.); при этом любая точка зрения может отражать категории оценки или быть нейтральной. Она может также заключать в себе нравственное начало (см., например: Межуев 1998). Если же говорить о масштабе локуса — местном, региональном, неизбежно приходится говорить и о его границах. Границы — явление не природное, а социальное, продукт социальной деятельности человека. При этом любопытно, что первоначально граница понималась не как линия, а как пространство. «Между группами населения существовали изолирующие зоны (болота, чащи, степи или пустыни), выполнявшие функции границ. Латинское слово „лимес“ первоначально обозначало одновременно „тропинка“, а также „полоса земли“, по которой войска могли вторгнуться на вражескую территорию» (Хан 2001, 116). Границы очерчивают локальность, помогают человеку ориентироваться в пространстве. Они очерчивают также самосознание людей, влияют на их менталитет, формируют их образ мышления [1148]. Однако тот факт, что автор вводит в данный текст некоторое пространство, определенное границами, внутри которого развертывается действие, еще не позволяет считать этот текст локальным.

Для того чтобы быть воспринятым как локальный, тексту недостаточно одной вещественной принадлежности к очерченному границами локусу. Текст должен, с одной стороны, отражать как можно шире цепочку символизации, привязывающую высказывание к местности, с другой — «быть втянутым в орбиту смысловой индукции» всего процесса смыслообразования (Гаспаров 1996, 326). Открытость смыслов, вливающихся в высказывание, способствуетвыявлению целостности текста (Гаспаров 1996, 323). Иначе говоря, интенсификация и конденсация высказываемого как бы своей центробежной энергией, исходящей изнутри, создают рам ку или «границы» текста. В случае локального текста именно сгущенность передачи местной атмосферы дает тексту его генерирующий остов — смысловую доминанту [1149].