История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц

Весьма показательные изменения наблюдаются в отношении награждения эпических героев. Так, например, в некоторых случаях желаемой для героя наградой является:

1. Место в дружине (в сюжете об Илье Муромце).

2. Дань (получка, в сюжете о Вольге и Микуле),

3. Право беспошлинной торговли («Торгуй веки по веку, пока Владимир жив») — в сюжете «О Ставре», «О Дюке».

4. Деньги, слава (в сюжете об Иване Гостином сыне),

5. Платье цветное (в сюжете об Алеше Поповиче).

6. Приглашение служить при дворе (Чурило).

7. Святость (Касьян в сюжете о Каликах).

По всей видимости, исходя из эпических представлений о наиболее предпочтительных наградах, можно говорить о четко обозначенных следах атрибутов престижности в былинах, которые подпадают под определение «моды».

Кроме того, целый ряд богатырей замечен в сюжетах с так называемым «сватовством», но имеется возможность отметить не только «моду» на жен — иноземок (поляниц), но и «моду» на мужей — иноземцев (поляниц, в том числе — Тугарин), (Гость Соловей Будимирович, Царище-Кощерище в сюжете об Иване Годиновиче и т. п.).

Кроме «моды» на «жен» следует обозначить «моду» на половые отношения в псевдоромантическом, трагичном, почти куртуазном стиле с поправкой на русскую действительность — в сюжетах: «О Бермяте и Чуриле», «О сестре Петровичей-Сбродовичей», а также «моду» на особые дружинные отношения не вполне ясного характера.[847]

Но, несмотря на пресловутую «сексуальность» русского средневекового общества, по-видимому, имелись периоды обратного отношения к сексуальности вообще. В связи с этим нужно отметить «моду» на паломничество (каличество), в ходе которого соблюдалось воздержание от греховных действий и «моду» на «постриг» (в сюжете о Даниле Игнатьевиче).

Можно также выделить «моду» на скачки (сюжет об Иване Гостином сыне, О Дюке, О Чуриле[848]), «моду» на щегольство как основу престижа (О Дюке); моду на поиск «поединщиков» в поле как определенное влияние иноэтничных (кочевнических и варяжских) компонентов дружины, для которых оседлая жизнь в Киеве непривычна и неприбыльна без добычи — охоты на пресловутых «белых лебедей» — невест, но фактически — девушек, взятых в полон[849] под предлогом женитьбы.[850] По свидетельству арабских источников, если девушка не сохранила себя, то ее продавали.[851]

Благодаря наличию в былинах «моды», обусловленной изменениями представлений о престижности (и соответственно, ее восприятия в рамках «эпической» модели сохранения традиции), а также «фона» (условий социальной практики), на котором происходит действие, имеется возможность показать присутствие четко выраженных «слоев» в эпических материалах. Необходимо отметить, что они имеют разную протяженность во времени (эпическом). Так, например, «мода» на щегольство и внебрачные половые контакты как элемент престижного поведения встречается реже (и по отношению к сюжетам, и к персонажам), чем «мода» на поединки с иноземными «нахвальщиками» и браки с «поляницами».

Соотношение всех видов «Моды», которые являются частными (контекстуальными) случаями социальной нормы в рамках эпического стиля, показывает развитие метатекста, представляющего собой квинтэссенцию социального опыта через присоединение одной, ранней социальной нормы к другой, имеющей более позднее происхождение.

Таким образом, то, что наблюдается в рамках русского героического эпоса, обусловлено социально. Эпический социум строго функционален по своему устройству и оно, данное устройство, имеет аналогии в летописных и этнографических материалах. Из этого следует, что эпические реалии некогда были отражением реально существовавшей социальной практики, которая «принадлежит к исторически изменяющимся системам».[852]

4.1.5 Общая теория сопоставления эпоса и летописей

Версия соотнесения эпического и летописного отражения социальной практики базируется на утверждении В. Я. Проппа о том, что былина (художественное произведение) выражает некие «чаяния и идеи» народа. С этим можно согласиться, но «идея» на пустом месте не возникает, она всегда порождается вполне конкретными причинами исторической социальной практики, которые являются одинаковой основой для эпического и летописного отражения социальной практики.

Таким образом, чтобы произвести более точную датировку и соотнести эпическую информацию с летописной, необходимо выявить «идеи», общие для эпоса и летописей. Сложность в том, что не все идеи, которые являлись актуальными для создателей и продолжателей устной исторической (эпической) традиции, были актуальными для летописцев (и летописей соответственно). Наибольшие трудности возникают на этапе отождествления этих «взглядов» и «идей», поскольку создателями летописей и былин они по-разному акцентированы и облачены в различную форму.