История Японии

Но одно дело — подростки. Взрослым вбивалось в головы то же самое. Большинству японцев мир представлялся виртуальным, несуществующим, они не видели его, ни разу не говорили с европейцами или американцами, не посещали чужих стран. Приходилось принимать на веру то, что повторялось пять, десять, сто раз. Великое счастье японского парода заключалось лишь в одном — в те времена не было телевидения. Иначе картина оказалась бы еще более знакомой — достаточно поменять название «Япония» на другое…

Как всегда, дело доходило до абсурда. Так, утверждалось, что поэзия Японии — лучшая в мире, и это происходит оттого, что в стране четко выражены все четыре сезона.

В ходу была идея о «загадочной душе» — она тоже не уникальна. Самолюбование сменило прежнюю здравую мысль мы такие же, как все цивилизованные народы, а если в чем-то и нет, то мы стремимся к цивилизации. Теперь подчеркивались не сходства, а различия, уникальность японцев в сравнении со всем прочим миром. Как только доводы разума начинают уступать иррациональным аргументам о «душе», можно смело считать, что страна движется к катастрофе.

Ну, а раз страна — самая лучшая, — то ее надо как можно лучше защищать. (А неявно внедрялась и иная мысль: не только защищать, но и распространять «самые лучшие» порядки. Недаром и военный флаг представлял собой все тот же солнечный символ, но со «взрывными» лучами, покрывающими все пространство).

А ведь Японии было чем и в самом деле гордиться — без ложного энтузиазма. Страну покрывала сеть в 12 000 километров железных дорог. Годовой тираж газет достиг ста миллионов экземпляров, росла грамотность. Объем торговли увеличивался, экономика становилась на ноги. За рубеж продавалось сырье но и не только, тем более что сырьевые ресурсы в Японии были невелики. Но все это делалось за счет подданных — прежде всего, трудового народа. Конечно, даже Мэйдзи сократил свои расходы на 10%, передав средства на развитие флота. Но это же в приказном порядке заставили делать и всех госслужащих.

Демократия слегка пробуксовывала, роспуск нижней палаты парламента и очередные выборы оказались в порядке вещей. Можно подумать, что у оппозиции были иные представления о месте Японии на земном шаре… Но нет, и оппозиция, и правительство в этом вопросе как раз оказались солидарны.

Страна уже имела армию в 150 000 солдат, 40 достаточно современных боевых кораблей. Но вооружение продолжали наращивать. И договоры уже готовили к пересмотру.

Новорожденный тоталитаризм сунулся и в те области, где практически все было в порядке даже при правлении сёгунов в личную жизнь людей. В Японии до того времени такое понятие, как «сексуальная революция» оказалось бы непонятным и совершенно ненужным. Брак императора был фактически полигамным, и никто ничего плохого в том не видел. Да и на отношения между мужчинами и женщинами, распространенные едва ли не со времен Хэйана, смотрели достаточно здраво и просто. Теперь менялось все. Государство должно представлять крепкую семью, притом — моногамную. Императорских наложниц прекратили изображать на гравюрах среди придворных еще раньше, теперь на портретах имела право присутствовать лишь Харуко. (При этом Мэйдзи от полигамности все же не отказался, но вот наследника воспитал в понятиях европейско-моногамной нравственности и строгости). В пропагандистский праздник превратили даже «серебряную свадьбу» императорской четы. Для всех японцев Мэйдзи делался отцом, а Харуко матерью. Правда, кое-что в плане «сексуальных революций» произошло и во время празднования: на банкет священная чета прибыла, держась рука об руку, что прежде было совершенно не принято.

В празднование «серебряной свадьбы» был включен и столь странный элемент, как смотр войск. Наконец-то мечта Такамори Сайго получала зримое воплощение. Впереди лежал огромный, но беззащитный Китай. Однако первой, как водится, пострадала Корея…

За желание получить кусок добычи хищника нельзя упрекать, даже если этот хищник — нарождающееся империалистическое государство с неудовлетворенными амбициями. (Тем более что Япония вышла на интеллектуальный и экономический уровень, который в то время не мог и присниться другим странам «сонной Азии»). Но делалось это ценой обнищания народных масс и создания полурелигиозной веры в «самое лучшее», и вполне достойно осуждения.

Военный психоз — первая волна

На тот момент Корея была крайне несамостоятельной страной, оставшейся на очень низком уровне развития. Фактически она принадлежала Китаю, будучи вассалом. К тому же, в 1894 г. там разразилось восстание «тонхаков» (что означает «восточное учение»). Мятежники выступали против всего западного — и продавшихся чужеземцам вельмож, японцев, христиан, даже Китая (не иначе, из-за его западного расположения по отношению к Корее, больше было просто не из-за чего). «Тонхаки» были не только социальным, но и религиозным явлением, притом обладали фанатизмом. Иностранные миссии в Сеуле оказались под угрозой, как и во времена Сайго. Было отчего обрадоваться: предлог для войны дадут сами корейцы.