История Японии. Между Китаем и Тихим океаном

Эти первые контакты между Японией и Европой важны сегодня для нас, на Западе: они позволяют нам лучше понять наше собственное восприятие мира. Они вызывают большой интерес и у японцев, которым очень давно помогли войти в нечто вроде всемирного сообщества наций. Но в ту эпоху эти авантюры быстро выявили свои пределы: с одной стороны их ограничивала торговля золотом и серебром, в которой европейцы, приобретая эти металлы в Индии, выказали немалую эффективность, с другой — общие требования по охране порядка: к христианам с их особыми требованиями к учению и ритуалам постепенно, к концу XVI в., стали относиться как к нарушителям общественного порядка в Японии, в то время с трудом восстановленного.

Однако трудно сомневаться, что последние Асикага, сознавая, как они бессильны дальше предместий Киото, особо заботились о связях с континентальным Китаем, откуда — и только оттуда — могли поступать металлы и редкие продукты, которые могли вновь придать им силу. А ведь оказывается, что Китай в течение пятидесяти-ста лет после своих проявлений доброй воли в начале XV в. больше не желал ничего слышать, и у него были на то основания: из-за того, что не удалось установить связи, выгодные для обеих сторон, отношения между японскими мореплавателями и китайскими властями в течение не менее чем трех поколений только портились. Ситуация стала настолько напряженной, что в 1555 г. правительство династии Мин отправило к бакуфу посольство, чтобы официально потребовать от него покончить с пиратством.

Но что могло сделать японское правительство, каким бы оно ни было, из своей резиденции в Киото, столь далекой от китайских морских дорог? Пока официальные лица с обеих сторон вели переговоры, корейцы, европейцы (в 1557 г. португальцы захватили Макао), индийцы, выходцы из Юго-Восточной Азии, а часто и сами китайцы по-прежнему беспрепятственно изводили жителей прибрежных районов континента, навязывая им свое личное и часто жестокое представление о торговле.

Китайские династические истории обвиняют японцев в том, что те якобы получали от этого больше всех выгоды. На самом деле Восточно-Китайское море представляло собой, как и поныне, неисчерпаемый резервуар разбойников всех мастей, излюбленной зоной действий для которых были прибрежные китайские провинции Чжэцзян и Фуцзянь. В конечном счете этот вопрос стал настолько острым, что минское правительство постепенно согласилось терпеть международную торговлю, а значит, легализовать форму обмена, независимую от системы дани; оно собиралось извлекать из этого выгоду, обеспечивая при этом безопасность населения. Было ли этого достаточно, чтобы приступить к искоренению пиратства? Конечно, не по мнению выходцев из Японии, которые в 1563 г. разграбили Нанкин, не беспокоясь о торговых договорах, о которых они даже не имели представления.

Ода Нобунага — военачальник

И на архипелаге уже было не время для компромиссов: сёгун сохранял свой престиж в столь малой степени, что в 1569 г. Ода Нобунага, один из его полководцев, облеченный властью, которую давал ему только его меч, вступил в Киото. Через четыре года, в 1573 г., бакуфу Муромати исчезло, и никто — за пределами столичных кружков — не возмутился этим и даже этого не заметил.

Однако в провинциях даймё интересовались не столько живописью, сколько вопросами вооружения. Первым, кто понял преимущество фитильных мушкетов, используемых уже не индивидуально, а в боевом строю — для прикрытия пехоты и кавалерии, — был как раз Ода Нобунага. С помощью своего верного помощника, который позже принял имя Тоётоми Хидэёси, он в 1575 г. выиграет сражение, знаменитое в японской истории. В тот день не только два карьериста, поднявшиеся из низов, победили очень знатный клан Такэда, по и началась эпоха воссоединения.

Ода Нобунага стал на Западе почти знаменитостью: ведь это он первый счел нужным установить контакты с португальцами. С 1579 г. он принимал их в своем чудесном, совсем новом замке Адзути (построен в 1576 г.). Картины на подвижных стенах и ширмах задавали ритм обширному пространству здания, которое перегородки, раздвигаясь или складываясь, позволяли в любой момент приспособить к количеству присутствующих. Не было ни одного иезуита, ни одного купца, ни одного капитана лузитанского корабля, который бы не впился зачарованными глазами в феерические, бесконечно восхитительные изображения цветов четырех времен года, которые великий художник Кано Эйтоку (1543–1590) написал акварелью с энтомологической точностью, но с талантом мастера на золотом и серебряном сияющем фоне.