— Но — что, Икс? Что? Отчасти поэтому ты хочешь вернуть машину? Думаешь, она куплена кровью и насилием, на деньги, пришедшие от всех мертвых наркоманов Скампии?
— Нет, Марк, я лишь…
— Хочешь увидеть, как я зарабатываю деньги? Хочешь?
— Ну…
— Хочешь?
Не мигая, смотрю ему в глаза:
— Да.
— Отдай ключи. От моей машины. — Его голос напряжен и наполнен злостью.
Я встаю из-за руля, и мы меняемся местами. Марк заводит машину и несется вниз по спуску со скоростью около 150 километров в час. Camorristi он или нет, но ему ничего не стоит нарушить дорожные правила.
Где-то секунд через шесть мы залетаем на задний двор Палаццо Роскаррик. Марк выдергивает ключи из зажигания и передает их слуге, который тотчас же паркует «мерседес». Я еле поспеваю за Марком, надменно шагающим в свой палаццо.
Еще ни разу не видела лорда Роскаррика таким разъяренным. Его лицо мрачное, шаг быстрый и решительный. Мы пересекаем несколько коридоров этого чудесного, сурового и красивого палаццо, будто идем через надоедливый торговый центр. Затем перед нами возникает дверь, Марк резко открывает ее и проталкивает меня внутрь.
Здесь приглушенный свет и пахнет кедром и кожей. На огромном металлическом столе стоят компьютеры. Стены серые и почти ничем не украшены, за исключением парочки абстрактных фотографий, если я не ошибаюсь, Ги Бурдена[54]
— с намеком на эротику, сюрреалистические, волнующие. Этого маленького штриха хватает, чтобы разжечь мое воображение и отвлечь от более насущных проблем.— Смотри, — грубо говорит Марк. — Вот чем я занимаюсь.
Он указывает на два дорогих изящных ноутбука, стоящих на столе. Подхожу ближе. На ярких экранах рядами и колонками высвечиваются каскады цифр, они постоянно мигают и изменяются, вспыхивая красным, черным, серым — мозаика из целых чисел. По обе стороны от колонок появляются символы.
— Не понимаю.
Марк подходит ближе и указывает на ноутбук:
— Я играю на бирже. Прямо сегодня, этим утром, я спекулирую на крохотном расхождении в фьючерсах канадского доллара по отношению к размеру процентной ставки на десятилетние казначейские облигации.
— Что?
— Канада торгует сырьевыми товарами. Во времена нестабильности люди подсознательно тянутся к сырьевым товарам: нефти, углю, железу, сланцу, золоту. Если ситуация ухудшится, они вернутся к казначейским облигациям.
— Значит, ты ведешь внутридневную торговлю?[55]
— Именно так. Хочешь посмотреть, как я это делаю? Ничего особенного. Будто игра на клавесине.
Он выдвигает ультрасовременное кожаное кресло, садится и щелкает на экран. Потом набирает какие-то цифры и пароли и внимательно смотрит на ряды целых чисел, которые теперь яростно вспыхивают красным и черным, будто их потревожили, — как крохотные существа, обеспокоенные появлением хищника и посылающие сигналы бедствия. Пальцы Марка мастерски бегают по клавиатуре. И впрямь будто игра на клавесине. Я словно наблюдаю за Иоганном Себастьяном Бахом, исполняющим свою кантату на церковном органе.
И это очень сексуально. Меня всегда возбуждают мужчины, занятые делом и отдающиеся ему с профессионализмом и страстью. Будь это фермерство, археология или фигурная стрижка деревьев. Главное, что его выполняют на совесть. Наверное, это мой природный инстинкт. Я лишь однажды истинно воспылала желанием к Зануде-Математику: когда он быстро и ловко решал уравнения. Сам. Тогда мне захотелось поцеловать его. А прямо сейчас мне не терпится, чтобы Марк поимел меня.
Изо всех сил стараюсь не признаться ему в своих тайных желаниях.
— Итак, — говорю я, глядя на вихрь цифр, мигающих красным и розовым. — Что изменилось?
Марк отодвигает кресло назад и пожимает плечами:
— Думаю, только что я заработал шестнадцать тысяч долларов. А вот какой-то брокер в Лондоне отправится сегодня домой в скверном настроении.
— И тебе от этого хорошо?
— Да, — отвечает Марк. — Но не так, как раньше. Это… капитализм. Таков мир. Таково положение вещей. Что мы можем сделать? И это чуточку безопаснее, чем мое прежнее занятие.
Вот так заявление!
А я стою здесь в своем убогом синеньком платьице перед миллиардером, желающим подарить мне машину.
— И чем же ты занимался раньше, Марк?
— Импортом китайских товаров в Кампанию и Калабрию. Платил местным авторитетам приличные деньги и наблюдал за тем, чтобы не было отмывания средств, взяток или откатов. Я нанял крепких парней для защиты своего бизнеса. Таким образом я подорвал деятельность дешевых фабрик «Каморры» на севере и востоке Неаполя. Заработал уйму денег и рассердил не одного члена «Каморры» и «Ндрангеты». Они хотели убить меня. Но мне было наплевать. Я и сам рассердился не на шутку.
Он встает и, скрестив руки в защитной, а вовсе не властной манере, смотрит на меня.
— Почему? — спрашиваю я.