История имени

— Иди. Но помни — у меня тут черт знает, сколько заложников. И я могу поступить с ними, как угодно. Помни об этом. У тебя есть двадцать четыре часа.

Из дома Ланс выскочил, как ошпаренный. Он понимал сейчас только одно — чтобы не сойти с ума, он должен двигаться, делать хоть что-нибудь!

После всего произошедшего Ланс, казалось, должен был измениться, наконец. Стать хоть чуть-чуть расчетливее и серьезней. Перед ним открывались сумасшедшие перспективы — Дэй должен был научить его галактическому языку, Хозяин, как оказалось, владел прекрасными кораблями и, может быть, даже ему были нужны пилоты. (Может, потому он и подобрал Ланса?) «Но столько лет, ночь за ночью, я жил одним и тем же кошмаром, и кошмар должен, наконец, закончиться. Я еще не знаю, как сделаю это. О, я не убью их, если так желает мессир Хозяин! Они сами с удовольствием поубивают друг друга!» Так рассуждал Аланселот Лайтмен, выпускник особой школы Специальной Космической Разведки, выдержавший экзамены на второе по рангу звание «Ангел Смерти» и получивший по превратности судьбы такую же кличку в странах третьего мира.

С полдесятка самых терпеливых агентов различных спецслужб все еще караулили Лайтмена и были вознаграждены. Однако, везение — штука переменчивая. Ланс сумел разыскать спрятанный Марселем Куаре флайер, и они снова остались ни с чем. А Лайтмен понесся в погоню за солнцем, выжимая все возможное из маленькой летающей машины. Он плевал на то, что действовать придется днем. И вообще на все плевал, правда, на высоте 10 тысяч метров плевки замерзали в воздухе, поэтому плевался он только мысленно.

Посадив флайер прямо посреди деревни, Ланс установил защиту и, не глядя на шарахающихся зевак, зашагал к ближайшей развалюхе, пропитанной сладким запахом мести.

В хижине было полутемно, воняло тухлой рыбой и больницей. В углу единственной комнаты стояла кровать с объектом поиска — от нее и воняло. Ланс остановился посреди комнаты, размышляя. Он не планировал, что конкретно будет делать, понадеялся на вдохновение, но вдруг почувствовал, что не хочет ничего от этого больного, видимо даже умирающего, ублюдка.

Какая-то тень шевельнулась возле кровати. Лайт обернулся: о, он и не заметил, что тут двое. Тень распрямилась. Это был молодой метис, почти мальчишка. Наверно, сидел у постели папаши: алкаша тире развратника, тире вора, тире что-нибудь еще. Что ж, и у таких бывают дети.

Парень шагнул было к Лансу, но что-то притормозило его.

— Здравствуйте, — сказал он по-испански.

Ланс молчал. Ему не о чем было говорить с этим щенком.

— Меня зовут Марко, — продолжал метис очень тихо. — Вы, видимо, пришли к отцу, но… Он не может сейчас с вами говорить. Боюсь, что он умирает…

Марко замер. Он что, ожидал, что Ланс выразит ему соболезнования?!

— Я догадываюсь, зачем вы пришли, — сглотнув, продолжал метис. Ланс не прятал оружия — во флайере Марселя его оказалось достаточно.

— Мой отец не был особенно… хорошим… человеком.

«Он был мерзавцем, и это еще мягко сказано».

— Боюсь, что ему очень тяжело умирать. Только перед смертью человек может понять, что значит, когда никто не вспомнит его добрым словом.

«Даже ты?»

— Меня он выгнал из дома, когда мне было лет 11. И я, — Марко еще раз сглотнул, — хоть и пришел сюда… Мне очень трудно… быть с ним. Трудно объяснить себе, что я все равно должен любить того… — метис отвернулся от Ланса, словно боясь, что тот увидит его в темноте, — из-за кого умерла моя мать, кто… Нет, я не должен говорить об этом с вами. Уходите, мистер. Я знаю, что вы тоже пришли свести с ним счеты. Уходите. Это не принесет вам счастья. Не будьте таким, как он. Уходите. Пожалуйста. В этой комнате и так много теней.

«Неужели, я должен еще и пожалеть его, несчастного?» — подумал Ланс.

Марко говорил еще, но Лайтмен его, в общем-то, уже и не слушал. Гнев то поднимался в нем до самого горла, то ухал в бездну, и тело сразу зябло, покрываясь потом. Ему было трудно дышать от запаха умирающего и его темной ауры.

Он вышел.

Месть 2

Конечно, Лайтмен не смог вернуться к сроку. Нет, он никого не убил, вернее, не смог преодолеть отвращения к убийству тех, которые давно уже не были людьми.

Он вышел из хижины, забрался во флайер и полетел над водой. Полетел туда, где не чувствовал присутствия двуногих. Там опустился на воду, вылез на крышу флайера, и его в первый раз в жизни вырвало. Планета людей действительно оказалась уникальной: мера грязи и гадости была отвешена здесь каждому из двуногих на семерых. И каждый был волен делать с этим все, что ему угодно.