История инакомыслия в СССР

Образовательный уровень и правосознание массы советских трудящихся сейчас неизмеримо выше, чем в 30-е годы, когда была заложена основа нынешней социально-экономической системы, с тех пор почти не претерпевшей существенных изменений. Свое бесправие ясно сознают все слои советского населения. Нарушение прав трудящихся - постоянное и настолько всеобщее явление, что можно назвать его жизненной нормой. Официальные профсоюзы функций защиты прав трудящихся не выполняют. Поступающие в суд дела об увольнениях довольно часто кончаются восстановлением на работе из-за незаконности увольнения, а, как правило, эти увольнения производятся с согласия местного профсоюза. Профсоюзы никогда не проявляют инициативы в области законодательства: ВЦСПС ни разу не внес ни одного законопроекта об облегчении условий труда, о повышении его оплаты т.д., но известно, что с санкций ВЦСПС были ограничены льготы за непрерывный стаж работы и введены другие стеснения прав трудящихся. Однако утверждать, что в массе советские трудящиеся, осознавая свое бесправие, осознают и необходимость защиты своих прав от «начальников» и готовы это делать - значит принимать желаемое за действительное.

Социальная безысходность породила повальное пьянство как способ ухода от действительности, алкоголизм принял ужасающие размеры, стал национальным бедствием. Более энергичные стремятся найти выход в одиночку: сделать карьеру или хотя бы приспособиться - наладить отношения с непосредственным начальством, прирабатывать, подворовывать и т.п. Духовный поиск приводит в церковь. Обычно это сопряжено с обострением национальных чувств как у русских, так и у нерусских. У русских социальная ущемленность зачастую компенсируется имперскими амбициями. При почти всеобщем осуждении советского проникновения на Кубу, в Африку и другие экзотические для русского человека области Земли («зачем их кормить, когда самим жрать нечего»), вторжение в Чехословакию в 1968 г. значительная часть народа одобрила («мы их освободили, а они…»). Есть свидетельства, что и польская «Солидарность» не вызывала общего сочувствия даже среди рабочих. В конце 1980 г. появился такой анекдот:

«- Что такое международная солидарность?

– Это когда есть нечего в Туле, а бастуют в Гданьске".

Московский рабочий Николай Алексеев в открытом письме (1981 г.) сообщает о таком диалоге:

«- Ты слышал, что там поляки вытворяют? - спросил меня товарищ, с которым мы возвращались с завода домой. И не дожидаясь ответа, с раздражение добавил:»Давить их уже пора!" - «Да как ты смеешь так говорить?! Это такие же рабочие, как и мы. Они борются за свои права. Кто тебя научил этой чуши?» - «Никто, я сам так думаю. Мы не лучше живем, однако не бастуем, не подрываем обороноспособность. А их наверняка извне подстрекают». [40]

Однако и Н. Алексеев не одинок в сочувствии «Солидарности». Известны результаты неофициального опроса об отношении к «Солидарности» - опрос проводился в Москве и в близлежащих больших городах и охватил 618 человек разных социальных слоев. Около 60% опрошенных не располагали достаточной информацией, чтобы иметь собственное мнение, около 20% отозвались о «Солидарности» отрицательно, и столько же - положительно. [41] О зреющем понимании необходимости независимых профсоюзов свидетельствуют и сообщения о поддержке Свободного профсоюза и СМОТ из разных мест. Таких случаев известно несколько десятков, но мы мало знаем о советской провинции - вероятно, таких случаев гораздо больше. Об этом можно судить по статье заместителя председателя КГБ С. Цвигуна, который жаловался, что несознательные люди устраивают всякого рода «союзы» - видимо, имелись в виду профсоюзы, но такое в советской печати Цвигуну вымолвить невозможно. [42]