Раз уж зашла речь о том, как часто королевские советники повинны в величайших заблуждениях королей, то уместно будет рассказать, что именно в это время отец-викарий доминиканского ордена фра Педро де Кордова, о котором мы выше рассказывали, находясь в Кастилии, поставил в известность некоторых священников относительно бед и истребления, которые стали уделом несчастных индейцев. В числе других об этом стало известно некоему клирику по имени Херонимо де Пеньяфьель, человеку, пользовавшемуся большим уважением и влиянием в Испании; вскоре после этого он по делам ордена отправился в Рим и там свиделся с великим магистром ордена{52}
Гаэтано. Когда священник поведал Гаэтано о том немногом, что услышал из уст брата Педро де Кордова (и, действительно, речь ведь шла об одном только острове, а, следовательно, и по существу и по числу эти зверства составляли лишь малую толику тех, что свершили испанцы; те, о которых знал Педро де Кордова, можно сказать, были ничто по сравнению с теми бесчисленными злодеяниями, которыми запятнали себя впоследствии испанцы в этой части света), ответствовал Гаэтано: Et tu dubitas regem tuum esse in inferno?[77] О том, что именно эти слова произнес Гаэтано, мне, пишущему эти строки, лично рассказал сам фра Херонимо де Пеньяфьель, в 1517 году бывший настоятель собора святого Павла в Вальядолиде. В то время он писал комментарии к «Secunda secundae» святого Фомы Аквината и решил обличить эти злодеяния в вопросе 66 к главе 8, в которой он нашел материал, подходящий к данному случаю; это позволило ему в немногих словах, подчеркнув, что речь идет не о язычниках, о которых говорится у Святого Фомы, ясно раскрыть, как слепота наша и непонимание проистекают из того, что предавалось и до сих пор предается забвению учение Святого Фомы, истинное и подлинно католическое. Касательно же сказанного Гаэтано, что король, мирившийся со столь жестокими несправедливостями либо дозволивший их, без сомнения заслуживает геенны огненной, то это следует понимать в том смысле, что речь идет не о короле, а о его Совете. Если бы действительно король по доброй воле, не имея советников, приказал испанцам вторгнуться в Индии тем именно способом, каким они осуществили вторжение, и предписал им тот преступный путь злодейств, жестокостей и разорения, который они в этих краях избрали, то вне всякого сомнения, согласно закону божьему, король заслужил бы муки ада, от которых его могло бы избавить лишь покаяние перед смертью. Но ведь на самом деле, как уже неоднократно говорилось выше, король не раз приказывал собрать Совет для обсуждения дел в Индиях, и был готов сам следовать и приказать другим строго следовать решениям, принятым Советом; так что если кому-нибудь и уготованы по этому поводу адские муки, так, конечно, не королю, а членам Королевского совета; они-то обязаны были разбираться в праве, прежде всего в естественном праве, ибо такова их должность и именно потому король удостоил их чести и включил в состав членов Совета, — о чем мы уже говорили. И если бы Гаэтано были известны все предписания короля, он, конечно, по моему глубокому убеждению, извинил бы короля и осудил бы членов его Совета.Вернемся, однако, к репартидорам. После того как Альбуркерке возвратился в Кастилию, король направил в Индии лиценциата Ибарру, уполномочив его истребовать отчет от старшего судьи Маркоса де Агилара и других помощников Адмирала, который вскоре после описанных событий, как указывалось в главе 53 второй книги, скончался. Кажется, Ибарра получил также право раздавать и отбирать индейцев. После его смерти королем был направлен лиценциат Кристобаль Леброн, наделенный в отношении должностных лиц и индейцев теми же полномочиями. Ни одного индейца он не отобрал у их хозяев, но, обнаружив еще свободных, он тотчас же распределял их и передавал в энкомьенду тем, кто просил их или был ему угоден. После этих репартимьенто число индейцев стало день ото дня уменьшаться и они уже не ценились так, как прежде, — потому что было их мало и потому еще, что были они так измождены и немощны, что едва ли годились к труду, — в это время должность репартидора получил один монах-францисканец по имени Педро Мехиа, настоятель монастыря святого Франциска и прелат собора в городе Санто Доминго. Итак, говорю я, поручили ему репартимьенто индейцев, как и прежним репартидорам, и подобно им он не заботился ни о жизни, ни о благе индейцев, а еще менее о приобщении их к истинной вере и господу нашему Иисусу, как если бы они были неразумными скотами. Так и умер этот брат Педро в неведении того, что творил, как и его предшественники, на этом поприще.
Глава 39