История Индий

Когда приор францисканцев преподобный отец Алонсо дель Эспиналь прибыл ко двору и явился на прием, король принял его, словно архангела Михаила, посланного самим богом, ибо уже питал к нему величайшее уважение, внушенное и письмами правителей острова, и усердием секретаря Кончильоса и бургосского епископа, которые, надо думать, превозносили перед ним достоинства отца-францисканца; король даже приказал подать отцу-францисканцу стул и предложил ему сесть; и можно считать, что, предложив ему сесть, король оказал поощрение неправой стороне, то есть тем, кто послал преподобного отца, чтобы он свидетельствовал против братьев-доминиканцев и против несчастных индейцев; в противном случае король не предложил бы приору сесть, да и придворные не выказывали бы ему такого почтения и даже благоговения: ведь всякий раз, как приор являлся беседовать с королем, приносили стул, и король предлагал ему сесть; король повелел также, чтобы отца-францисканца допускали на заседание Королевского совета всякий раз, как там зайдет речь об индейцах. Когда благосклонность короля к приору стала известна при дворе и за его пределами всем рачителям справедливости, состоявшей, по их мнению, в том, чтобы индейцы работали на испанцев, в рудниках добывалось золото и с этого острова в Испанию текли богатства, перед отцом Алонсо дель Эспиналем открылись все двери, так что в любое время он мог беспрепятственно беседовать с королем, и все придворные спешили ему поклониться и поцеловать руку или край рясы. Несколько дней спустя смог добраться, наконец, ко двору и отец-доминиканец Антон Монтесино, и когда при дворе стало известно, что он выступает против отца-францисканца и утверждает, будто испанцы не вправе владеть индейцами, ибо это противоречит разуму, и законам господа, и естественной справедливости, то все люто его возненавидели, по крайней мере никто не оказал ему покровительства и все говорили, что он — смутьян и мятежник, а некоторые духовные особы, бывшие в чести у короля и мнившие себя его наставниками и знатоками теологии, до того забылись, что говорили с отцом-доминиканцем весьма высокомерно и неучтиво. А когда отец-доминиканец подходил к дверям королевской приемной, чтобы доложить и поведать королю, о чем на самом деле говорилось в той проповеди, и рассказать, как жестоки и слепы те, кто вопреки справедливости вверг индейцев в рабство и обрек их на страдания и гибель, и какое множество индейцев уже погибло за столь короткое время, так вот, когда отец-доминиканец подходил к дверям, то привратник захлопывал их перед ним и отсылал его прочь, не очень-то стесняясь в словах и говоря, что видеть короля ему нельзя. Ведь всем известно, что в этом мире повелось так и даже — то ли вопреки, то ли по воле господа — стало общим правилом, что всякий, кто пытается блюсти истину и справедливость и за них ратовать, познает немилость, пренебрежение, гонения и преследования, и все называют его безумным, и дерзновенным, и чудовищем, особенно, если он ополчится против укоренившихся пороков; но самая трудная битва предстоит тому, кто восстанет против алчности и корыстолюбия; если же вдобавок он не захочет мириться с тиранией, то эта битва будет жесточайшей и непосильной. Напротив, всем и каждому ясно и нет нужды в доказательствах, что всякий, кто либо по простоте и невежеству, либо из угодливости, либо по злонравию, с дурными или с благими намерениями directe или indirecte[70] потворствует суетным и своекорыстным делам, с помощью которых люди хотят возвеличиться согласно своим насквозь ложным и неправедным представлениям, тот повсеместно, среди великих и среди малых, пользуется великим почетом, и все его чтут, и окружают почестями и поклонением, и почитают мудрым и разумным; и в нашей «Истории Индий» можно найти и подобрать немало красноречивых тому примеров.