История Индий

Реконкиста (длительный, многовековый процесс обратного завоевания тех территорий Пиренейского полуострова, которые еще в VIII веке были захвачены арабами — «маврами») породила особое сословие рыцарей — мелкопоместных и вовсе беспоместных дворян (в Испании их называли «идальго»), основным занятием которых из поколения в поколение была война и чья психология включала в себя презрение ко всякому труду и занятию, кроме воинского ремесла. Эта жизнь в обстановке постоянной военной тревоги и готовности к бою была к тому же окрашена самым яростным религиозным фанатизмом, ибо католическая церковь веками внушала испанскому идальго идею войны с арабами не во имя свободы и единства отечества, а за «святую католическую веру», проповедовала истребление «неверных».

И вот теперь настал момент, когда на территории самой Испании воевать стало не с кем. Масса полунищих и нищих (нередко все состояние рыцаря составляли конь, меч и кое-какие доспехи), малограмотных и неграмотных идальго, даже в мыслях не предназначавших себя ни к какому занятию или труду, жадных до легкой добычи, жестоких и беззастенчивых, набожных и разгульных одновременно — вся эта масса людей оказалась совершенно не у дел. Более того, эта беспокойная вольница становилась в известной мере даже нежелательным элементом в новом государстве — объединенном королевстве Кастилии и Арагона. Раньше, в эпоху борьбы с крупными сеньорами, носителями начал феодальной раздробленности, за создание централизованных государств, короли (как кастильский, так и арагонский) опирались наряду с городами и на мелкое дворянство. Теперь же, когда цель была достигнута — могущество грандов подорвано, раздробленность в значительной мере преодолена (хотя бы в государственно-правовом плане), уния Кастилии и Арагона осуществлена, Гранадский эмират ликвидирован, — складывающийся и крепнущий королевский абсолютизм мало-помалу переставал нуждаться в таких союзниках, как идальго.

А там, за океаном, как уже говорилось, для них открывалось широкое поле деятельности. Корона получала в готовом виде прекрасно подготовленную военную силу для грандиозных территориальных захватов, суливших громадные приращения королевской казне[21]. Идальго же получали неограниченные, не стесняемые какими-либо юридическими или моральными рамками возможности быстрого обогащения, и притом обогащения чисто «рыцарским» способом — без малейшего приложения труда, одной лишь воинской «доблестью», которая в условиях колониальной действительности, когда речь могла идти о столкновении с противником неизмеримо более слабым, превращалась в избиение безоружных, в разбой и грабеж. «…Колониальная зависимость предполагает целый ряд войн, которые за войны не считались, потому что часто сводились к бойне…»[22], — эти ленинские слова, сказанные о колониальных войнах эпохи империализма, с полным основанием могут быть отнесены и к колониализму XVI века. Но не только военная добыча манила мелкое рыцарство за океан: там можно было легко получить то, на что не было никаких надежд дома, — земельные владения, и притом немалые, вместе с закрепощаемыми и порабощаемыми индейцами.

К моменту окончания реконкисты особенно много «безработных» идальго пребывало в юго-западных областях Испании — Андалусии и Эстремадуре. И теперь, когда Севилья стала воротами в Новый Свет, получив вместе с Кадисом исключительное право снаряжать и отправлять корабли в «Западные Индии», туда устремились прежде всего андалусийские и эстремадурские дворяне[23], составившие основу новой специфической социальной категории, вошедшей в историю под названием конкистадоров[24].

Вместе с назначаемыми короной колониальными администраторами различных рангов, вместе с представителями католической церковной иерархии (ибо церковь с самого начала принимала в конкисте самое деятельное участие) конкистадоры олицетворяли испанский колониализм, порожденный вызревавшими капиталистическими отношениями, но осуществлявшийся классом феодалов в ярко выраженных феодальных формах.

Уже летом 1493 г. первые группы будущих конкистадоров составили своего рода «экспедиционный корпус», погрузившийся в Кадисе на корабли огромной на сей раз армады Колумба, который 25 сентября начал свое второе плавание. Начальником этого корпуса или, скорее, отряда (т. е. по существу предводителем первого отряда конкистадоров) был не кто иной, как ветеран Гранадской войны и приближенный королевы Изабеллы Франсиско де Пеньялоса — родной дядя Бартоломе де Лас Касаса (I, 54). Дон Педро, отец будущего историка, также покидал родину, и притом навсегда (I, 41). Эти обстоятельства предопределили жизненный путь Бартоломе де Лас Касаса, в то время еще саламанкского студента, — отныне и до самой смерти его судьба теснейшим образом связана с заокеанскими событиями.