История Индонезии. Часть 2

Переход голландцев к частнокапиталистическим методам эксплуатации НИ, бурная экспансия монополий Запада потребовали создания широкого слоя служащих новой формации: администраторов и менеджеров компаний, клерков, бухгалтеров, телеграфистов и т. п., чтобы обеспечить дешевыми кадрами служащих как растущий госаппарат, так и потребности монополий. В результате принятых мер доступ индонезийцев и «азиатов–чужеземцев» в школы европейского типа (общеобразовательные и производственно–технические) был резко расширен, а число этих школ возросло. Часть детей индонезийской элиты стали получать высшее образование за границей.

Несмотря на это, система расовой дискриминации сохранялась. Верхушка госаппарата состояла из голландцев и индо — это была так называемая «европейская гражданская служба»; низы и отчасти средние слои чиновничества, состоящие из индонезийских прияи и хуацяо, представляли «туземную гражданскую службу». На уровне уезда (кабупатен) службы смыкались. В волости (кечамантан) функционировала уже только индонезийская, администрация. Когда при всех высших административных единицах (провинция, губерния, город, уезд) были созданы совещательные советы — раадс, выборы велись по трем этническим куриям. Так, в выборах в муниципальный совет Батавии в 1938 г. участвовало 8,5 тыс. голландцев, 0,7 тыс. «азиатов–чужеземцев» и менее 3,5 тыс. индонезийцев. Действовали цензы: грамотности (знание голландского языка) и имущественный (эквивалент годового дохода в 120 ам. долл.).

В первой четверти XX в. индонезийская интеллигенция подразделялась на несколько группировок. Прияи, представители аристократических кругов, составляющие костяк «туземной гражданской службы» (весьма престижной в глазах населения), проявляли недовольство жестким расовым барьером. Он преграждал им путь в высшие страты государственного аппарата[5], сокращая их оклады в три–четыре раза против жалованья голландцев, занимавших аналогичные посты. Их тревожило также стремительное внедрение в госаппарат хуацяо[6]. Политические устремления этой группы интеллигенции в начале рассматриваемого периода ограничивались стремлением, не меняя общественного и государственного строя, заместить максимум чиновничьих должностей. Эта группа служилой дворянской интеллигенции стала социальной основой умеренных националистических (часто локально–этнических) партий и союзов, профсоюза индонезийских служащих госаппарата. Она представляла феодально–националистическое, крайне умеренное крыло национального движения[7] и охотно шла на сотрудничество с колонизаторами в надежде на улучшение своего положения.

Второе, буржуазно–либеральное реформистское крыло, проявившее себя уже в середине 20‑х гг., было представлено буржуазной интеллигенцией, хотя в определенной степени ее пополняли и выходцы из прияи. В рассматриваемый период развивалось оскудение этого последнего слоя: отпрыски многодетных семей прияи способствовали формированию буржуазной по ориентации группировки. В основном же это крыло складывалось из торговцев, служащих, священнослужителей и просто зажиточных крестьян. Апелляции к народу в их устах отражали намерение прежде всего упрочить свой социальный статус. Это буржуазно–реформистское крыло занимало в национально–освободительном движении центристские, либеральные позиции, но оставалось слабым прежде всего ввиду незрелости самой индонезийской буржуазии. Оно готово было на первых порах довольствоваться статусом доминиона для НИ в составе голландского «содружества наций», хотя конечной его политической целью была полная независимость.

Гораздо радикальнее была по своим устремлениям разночинная по своему происхождению, мелкобуржуазная по образу жизни революционно настроенная интеллигенция. Получив среднее или высшее образование (нередко в метрополии), она либо пополняла категорию «лиц свободных профессий» (частнопрактикующих врачей, юристов, журналистов, учителей частных школ и т. п.), либо вообще оставалась без работы. Последние, так называемый «интеллектуальный пролетариат», уже к середине 20‑х гг. составляли не менее 13% образованных индонезийцев. Эта группа не только выдвинула из своей среды большинство лидеров революционно–националистического антиколониального движения, но одна из ее фракций оказалась способной стать и проводником идей социализма в рабочем движении. Именно этой группе) удалось привести в движение широкие массы городского пролетариата и крестьянства, эта группа социал–революционеров проявила себя прежде всего в КПИ, в профсоюзном движении, в НПИ и других радикальных националистических партиях 30‑х гг.

* * *