История инквизиции

Без сомнения, Фридрих II был одной из самых заметных фигур средневековой истории. Итальянец по происхождению, а не немец, он был воспитан в почти исключительно мусульманском окружении на Сицилии. Все время своего правления он оставался, по сути, свободомыслящим мусульманином, изучающим арабский язык, чей жизненный уклад был полностью выдержан в мусульманском стиле. Его всегда окружали арабские советники, придворные, офицеры и министры. Фридрих одевался на восточный манер и имел два гарема – один в Италии, другой – на Сицилии, – управляемых евнухами. Он переписывался с учеными мужами-исламистами и много путешествовал по Ближнему Востоку. Фридрих собрал уникальную коллекцию арабских манускриптов, которую впоследствии подарил университету в Неаполе, основанному им же в 1224 году. На его погребальном одеянии были вышиты изречения на арабском языке. Таким был человек, создавший наиболее безжалостную систему подавления еретиков после правления Юстиниана. Может, средневековая ересь и была камнем преткновения для Церкви, однако это как раз меньше всего интересовало Фридриха. Зато он был государственным деятелем, который признавал, что ересь – это преступление, направленное против государства и общества.

Казнь в виде сожжения на костре уже была более или менее известна, хотя официально и не признана, во Франции и Германии; не знали ее в Англии. В 1212 году восемьдесят катаров были сожжены в Страсбурге. Филипп Август, как мы уже указывали, время от времени сжигал по несколько еретиков. В 1222 году студент из Оксфорда, проповедовавший иудаизм, был приговорен к сожжению на костре. Таким образом, Фридрих II попросту взял германский обычай и придал ему статус имперского закона. Что касается Франции, то там, как видим, тоже были определенные легальные санкции, записанные в «Institutiones» святого Людовика:

«Как только церковный суд устанавливает (после должного расследования), что подозреваемый является еретиком, он должен передать его в руки светских властей, а светские власти, в свою очередь, должны отправить его на костер».

Доминиканцы и францисканцы

Возникла явственная и острая необходимость в существовании некоторой организованной силы, которая сможет регулировать действие гигантской машины, заведенной светскими властями и направленной против еретиков. Для такого поколения с его удивительно логическим складом ума, с его глубоким почтением к только что открытому римскому праву было невыносимо, чтобы такое серьезное дело, как отношение к вере, рассматривалось второпях. Замена суда Линча регулярно действующим законодательством была большим плюсом, однако этого было недостаточно. И в этот критический момент взор папы пал на два недавно основанных ордена – доминиканцев и францисканцев.

«Основание этих орденов, – говорит Леа, – походит на вмешательство Провидения, которое хочет дать Церкви то, в чем она так остро нуждается. Как только стала явной необходимость в создании специальных и постоянных трибуналов, занятых исключительно предотвращением распространения грешной ереси, стало понятно, почему они должны быть абсолютно независимы от зависти и вражды местных властей, которые могли пристрастно относиться к виновности и которые, сочувствуя осужденному, могли потворствовать его бегству. Если, в дополнение к этой свободе от местных пристрастий, следователи и судьи были людьми, специально обученными выявлять и обращать еретиков; если они дали определенные клятвы, если они не могли получить от своей работы каких-то материальных благ и не поддавались соблазну удовольствий, то можно было не сомневаться в том, что их обязанности будут выполнены с величайшей точностью, что когда они будут защищать чистоту веры, в деле не будет места ненужной тирании, жестокости или преследованиям, продиктованных личными интересами или личной местью».[83]