История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов

Во время болезни, посетившей Муктафи перед смертью, он уже не был в состоянии сам распорядиться о принесении присяги в пользу брата своего Джа’фара, которого именно желал халиф назначить наследником. Наиболее влиятельные чины несколько даже сомневались, может ли власть перейти к 13-летнему Джа’фару, от которого, конечно, нельзя было ожидать твердого управления, так необходимого в настоящем положении государства. Но последняя воля заслужившего всеобщее уважение Муктафи одержала, конечно, верх, и Джа’фар был возведен на трон под именем аль-Муктадира (295–320 = 908–932). Противная партия еще не считала себя, однако, побежденной. Между членами дома Аббаса, имевшими некоторые права на халифат, самым даровитым и любимейшим всеми за свой прекрасный характер оказался сын Му’тазза, Абдулла. Человек с тончайшим образованием и выдающимся поэтическим дарованием, он пользовался благорасположением Му’тадида и жил спокойной жизнью известного и почитаемого всеми писателя. Друзья захотели во что бы то ни стало поставить его халифом вместо Муктадира. Когда же этот последний, не обладавший, будучи еще несовершеннолетним, достаточной силой воли, вскоре подчинился своей матери и окружавшим его женщинам и евнухам, общее недовольство офицеров и чиновников быстро созрело в заговор, имевший целью свержение Муктадира и возведение на престол Абдуллы ибн Му’тазза. Вначале шло все удачно. Сопротивлявшегося визиря, Аббаса ибн аль-Хусейна, умертвили; находившиеся под командой арабского военачальника, Хусейна ибн Хамдана, войска в столице приняли открыто сторону Абдуллы, и этот принц был провозглашен под именем аль-Муртада халифом. Но первое нападение на замок было отбито дворцовой стражей Муктадира. Для Хусейна, игравшего во всей этой истории весьма двусмысленную роль, было это слишком достаточным поводом, чтобы вывести из города войска. Евнух Мунис, верный слуга семьи Му’тадида, быстро воспользовался благоприятным случаем; тотчас же сделал он вылазку во главе телохранителей. Окружающие Абдуллу были разогнаны, а вслед за сим и сам он взят в плен. Несчастный принц, которому подобало скорее восседать в сонме сборища остроумных поэтов, чем становиться во главе обширного государства, поплатился за свое халифство, продолжавшееся ровно день (20 Раби I 296 = 17 декабря 908), жизнью; но кончина его обозначала одновременно прекращение самостоятельной власти главы государства. Жалкий Муктадир передал в руки своего избавителя Муниса, одарив его предварительно титулом Эмир аль-умара (эмир над эмирами, т. е. главенствующий эмир, главнокомандующий), власть почти неограниченную. Если не считать нескольких бесплодных попыток высвободиться опять из-под опеки, халиф стал на всю свою жизнь куклой в руках этого человека, первого эмир-ал-омра, как привыкли не совсем правильно называть этих майордомов последующих халифов. Было это, понятно, уже давно целью преторианского режима, рано или поздно они добились бы своего. Муктадир постарался только, чтобы свершилось оно в самой мелкой, унизительной форме. Титул эмира эмиров сам по себе не означает ничего больше как сан высшего генерала в армии, и как таковой он не имеет никакого касательства с гражданским управлением. Вначале велось оно, как и встарь, визирем. Но при слабых повелителях опасность, весьма понятно, надвигалась ближе; всякий раз, когда будут задеты интересы войска, иными словами, как только заблагорассудится генералиссимусу, можно было ожидать вмешательства его в собственно управление страной. Таким образом, оно начинает постепенно терять свое значение, пока наконец не устранятся совершенно последние остатки настоящего государственного порядка. Правление Муктадира по преимуществу предвещало неизбежную борьбу обеих властей. В данном случае, положим, произошла весьма странная перетасовка ролей — в высшей степени честный и рассудительный для своего времени Мунис пользовался своим влиянием главнокомандующего единственно для того, чтобы направить государственное хозяйство на пугь добросовестности и бережливости, а халиф всячески старался, насколько только способен был этот слабодушный человек, противодействовать ему во всем. Когда Мунис принимался за дело серьезно, он умел, конечно, поставить на своем, но эта разобщенность направлений вела неминуемо к полной дезорганизации всей совокупности государственного строя. При Мукгадире, например, почти постоянно чередовались на посту визиря только две личности. Оба носили одно и то же имя Алия, этим и кончается их сходство. Один из них, сын аль-Фурата, принимал большое участие в возведении на трон Муктадира, тем особенно и заслужил благоволение властелина. Он был типичным представителем тогдашнего времени упадка: общительный и ласковый по виду, он оказывал щедрость людям полезным, например поэтам, готовым петь ему хвалебные гимны, но в сущности был вполне сложившимся типом бессовестного интригана. Высоким саном своим пользовался для систематического высасывания народных соков и считал задачей своей жизни пускать все средства в ход, лишь бы как-нибудь удержаться на своем посту. Другой, Алий ибн Иса, был человек честный; способный и гуманный чиновник, он заботился об охранении платежной правоспособности населения и об избавлении народа от излишних тягот. Не было в нем, правда, и тени геройского мужества, в слоях тогдашнего управления для этой добродетели не было места; при первых признаках надвигавшейся грозы он по мере возможности уклонялся, но всегда готов был предложить государству свои услуги и способности, если можно было сделать это, не подвергаясь опасности. К кому из них обоих ближе лежало сердце халифа, не подлежит, кажется, никакому сомнению. Если достойно удивления, что от Мутеваккиля могли родиться такие сыновья, как Муваффак и Му’тадид, не менее изумительно также, что от него же произошел и этот Муктадир[344]. В его время что-то не слышно о необычайных злодеяниях, отличавших столь многих Аббасидов, зато не замечалось в новом халифе также ни следа благородных побуждений, ни тени забот об исполнении обязанностей, достойных властелина. Одаренный ограниченным умом, с довольно обыденной чувственностью вместо сердца, слабохарактерный и трусливый властелин мечется без перерыва из стороны в сторону, то обуреваемый страхом к генералиссимусу войск, то побуждаемый неодолимой страстью насытить свою похотливость и расточительность. Словно пойманный школьник, съеживался он, когда стоны ограбленного населения разражались вдруг восстанием от голода или же сыпались на его голову громы недовольства неумолимого майордома. Но лишь только опасность миновала, начиналась снова все та же негодная и бессмысленная жизнь. Мунис зачастую принужден был отсутствовать, находясь то в походах против византийцев, то усмиряя внутренних мятежников; тогда наступала полная свобода для этого «образцового» властелина и он беспрепятственно мог упражняться в полуребяческих, полумошеннических своих проделках. Дважды (301 = 913, 314 = 927) принудил его главнокомандующий, а раз (306 = 918) взрыв народного негодования — передать визирьство Алию ибн Исе или же кому другому одинакового с ним направления, но при первой возможности халиф увольнял бережливого управителя, не находившего денег на его гарем и шалости, причем призывался снова дорогой ибн Аль Фурат. Три раза (295–299 = 908–911; 304–306 = 917–918; 311–312 = 923–924) напускался этот негодяй на несчастное государство. Но признательный властелин нисколько не постеснялся, понятно, и пожертвовал им, недолго думая, когда визирь стал продолжать свое постыдное ремесло выжимания у всех наипочтеннейших личностей угрозой либо пристрастием денег, в третий раз уж чересчур опрометчиво; число неприятелей возросло в такой ужасающей степени, что халифу показалось необходимым выгородить себя. Не стоит без нужды останавливаться подолгу над описанием позорного зрелища. Достаточно упомянуть, что с каждым днем все более и более умножались всевозможные вымогательства — печальные последствия преторианского порядка. Абу Алий Мухаммед ибн Мукла, даровитый ученый и государственный человек, известный установитель арабской каллиграфии, хотя и отличавшийся эгоистическими поползновениями, а также довольно резкой наклонностью к интригам, считался все же одним из лучших дельцов в среде наипочитаемых чиновников. Именно он, по личному настоянию чересчур осторожного Алия ибн Исы, занял пост визиря (316 = 928) и не без достоинства продолжал управлять в духе своего предшественника. В это самое время произошло столкновение между начальником багдадской полиции Назуком и окружавшими халифа фаворитами: интриги втянули в эту распрю и Муниса. Генералиссимус прибыл в столицу, и ему столь убедительно втолковали насчет беспорядков, производимых халифом в государственном хозяйстве, что он согласился наконец на устранение ничтожного властелина; в Мухарреме 317 (февраль 929) вынудили Муктадира отречься от престола; халифом провозглашен был брат его Мухаммед, принявший титул аль-Кахира. Но в столице возникли тотчас же беспорядки: чернь и солдаты произвели страшные бесчинства, а Назук разыгрывал при этом самую жалкую роль; Мунис сразу же передумал и решил еще раз попробовать управлять от имени Муктадира. Несколько дней спустя устранен был снова Кахир, и на столь часто подвергавшийся унижению трон сел прежний владыка. Но ненадолго. Старания ибн Муклы, назначенного Мунисом визирем, упорядочить по возможности совершенно расшатанный снова революционными движениями порядок в столице дали повод халифу устранить навязанного ему силой министра. Негодность преемников удаленного довела всеобщую смуту до крайних пределов. Рядом с начавшейся резней военных и черни Багдада шли своим чередом интриги чиновников и офицеров. Дошло наконец до того, что подстрекаемый окружающими Муктадир решился порвать связь со своим генералиссимусом, назначив ему в преемники подчиненного Булейка (начало 320 = 932). Неподготовленный к такому серьезному шагу, Мунис должен был временно удалиться из столицы. Вскоре, однако, военачальнику удалось стянуть войска из провинций; 27 Шавваля 320 (31 октября 932) под самыми стенами Багдада возгорелась битва между его войсками и окружавшими Муктадира. Не особенно храбрый халиф помимо своей воли увлечен был в бой. Вооруженные коранами богословы, составлявшие прикрытие повелителя, не остановили, однако, наемников эмира. Вопреки намерениям последнего, лично привязанного к семье Му’тадида и желавшего только наказать халифа за непослушание, свирепые воины умертвили властелина в разгаре боя. Свершившегося изменить, конечно, нельзя было. Но призванный Кахир (320–322 = 932–934), во второй раз ставший преемником брату, почел совершенно достаточным воспользоваться этим печальным событием и отомстить тому, кто его вызвал. Деятельность нового халифа поразительно напоминает отдаленного его предшественника Му’тазза. Коварством и подвохами сумел он вскоре избавиться от всех тех, которые помогли ему стать властелином и, конечно, давно уже раскаялись в том, что выбрали такого опасного человека. Интригами и обещаниями удалось халифу переманить на свою стороьгу большинство солдат Муниса; тогда Кахир наконец решился назначить новым эмиром аль улара Тарифа, изменившего бывшему главнокомандующему. Вскоре затем попались в руки повелителя сам Мунис и все наиболее выдающиеся приверженцы этого эмира. Ша’бана 321 (август 933) еще полновластные год тому назад господа пали от меча палача. Набожный лишь по виду, Кахир оказался жестоким тираном и в высшей степени безнравственным человеком, который предавался изо дня в день пьянству. Вскоре он возбудил всеобщее недовольство. Ибн Мукла, успевший бежать во время гибели своего благодетеля Муниса, употребил все свое влияние, чтобы вооружить против халифа войска, недовольные и без того тем, что им часто не выдавалось жалованье. Раз ночью в Джумаду I 322 (апрель 934) ворвались турки во дворец халифа и ослепили его[345]. Жизни у него не отнимали; он продолжал влачить до 339 (950) жалкое существование павшего величия. Преемник его, сын Муктадира, Ахмед, названный Ар-Ради (322–329 = 934–940), по-видимому, был набожный и благомыслящий повелитель, но его ни разу не допускали лично вмешиваться в управление. Начало его призрачного правления отмечено было возникшими среди ортодоксов Багдада беспорядками, естественным отголоском продолжавшихся в среде правящих кружков замешательств. Дошло до того, что даже из округов, примыкавших к самым вратам столицы, наместники перестали высылать государственные доходы в резиденцию, так что ставший снова визирем ибн Мукла не был в состоянии выплачивать жалованье гарнизону; начался повальный грабеж населения. Трем следовавшим за ним визирям тоже не посчастливилось добыть денег. Радию ничего более не оставалось как отдаться в руки Мухаммеда ибн Райка, наместника Васита. Уже раньше засылал он тайных послов с предложением дозволить ему вмешаться под условием вручения ему сана Эмира аль-умара. Наступило соглашение, и первым делом прибывшего в Багдад ибн Райка было закрытие всех канцелярий визиря и захват всего управления в собственные руки. Он поручил все гражданские дела, особливо заведование финансами, своему секретарю; отныне ни халиф, ни окружающие его не имели более права ни во что вмешиваться. А на покрытие потребностей как личных, так и своего двора «повелитель правоверных» получал столько, сколько заблагорассудится его генералиссимусу. Мирская власть халифата, учрежденного Абу Бекром и Омаром, просуществовав 300 лет, дождалась наконец своего позорного конца.