История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов

Имени самого значительного из хамданидов и поныне всякий правоверный в мусульманском мире придает особое значение не за одну только его безустанную борьбу, предпринятую им против неверных. С его царствованием, а отчасти и первого его преемника, в глазах жителя Востока неразрывно связан последний действительно животворный подъем арабской поэзии и науки. С упадком халифата не сразу, конечно, угас и расцвет того духовного прогресса Ирака, который столь успешно начал развиваться при первых Аббасидах до Ма’муна. Мы уже ранее упоминали про несчастного халифа «одного дня» Ибн аль-Му’тазза, почитаемого всеми за блестящего, богато одаренного поэта; многие из его современников, а прежде других знаменитый ибн Ар-Румий, по всей справедливости могут быть смело поставлены наряду с ним. А в самую бедственную эпоху Муста’ина и его преемников появились в опустошенном Багдаде наиболее выдающиеся историки: аль-Белазурий, начертавший «историю (мусульманских) завоеваний» с замечательным для своего времени критическим тактом и методом, а также и весьма правдивый Ибн Кутейба. К концу III (IX) столетия жил там же величайший исламский ученый Ат-Табарий, юрист, теолог и историк. С необычайным прилежанием собрал он в 25-томных комментариях на коран и в еще более объемистой всемирной хронике[365] все, что касалось преданий, священного писания и истории мухаммеданства. А в первой половине IV (X) столетия путешественник аль-Мас’удий описывал все, что видел во время своих странствований по всем мусульманским странам от Индии до Египта; в его книге помещены всевозможные достопримечательности и история посещенных им провинций, а равно и пограничных стран неверных. В это же время появилось первое подробное географическое описание доступного мухаммеданам мира — труд аль-Истахрия. Грамматическими изысканиями и занятиями литературой особенно ревностно занимались в Басре и Багдаде.

Лучшим памятником в этом роде служит книга — Аль-Камиль («совершенная»), составленная Мубаррадом. В ней собрано множество драгоценных исторических известий, образчиков стихотворений и грамматических выводов. Занятия точными науками продолжались все в прежнем направлении, а теология вступила именно теперь, благодаря Аш’арию, на тот торный путь, оставшийся и для будущего единственно плодотворным.

Но самые оригинальные произведения по искусству и науке того времени произрастали не на почве Ирака, а при дворе Халебском. Невзирая на тяготы и бедствия, причиняемые беспрерывными войнами, как внутренними, так и внешними, Сейф-ад-даула с редкостной, а принимая во внимание незначительность владений — беспримерной щедростью старался всеми мерами собрать вокруг себя людей, одаренных поэтическим талантом и знаниями. Блестящий Абу Фирас и отличившийся во всех родах поэзии, часто, правда, манерный, но еще чаще остроумный Мутенебби далеко превзошли современных поэтов Багдада. Последний в особенности долгое время почитался за величайшего поэта у арабов, пока более точное изучение поэзии доисламского периода не изменило в корне этого воззрения. Покровителю этих поэтов весьма кстати посвятил Абу’ль Фарадж аль-Испаганий свою объемистую «Книгу песней», истинную сокровищницу для ознакомления с поэзией и музыкой арабов; в ней приводятся на каждом шагу рассказы из жизни поэтов и их меценатов, а также заключается и богатый исторический материал. Отличительной чертой Сейф-ад-даулы, по сравнению со всеми остальными современными властелинами, было, несомненно, свободомыслие в известных границах. Окружающие его более, чем где-либо, могли смело и довольно непринужденно относиться к догматике ортодоксов. Самое название приводимого нами выше Мутенебби («разыгрывающий пророка») произошло от того, что раз, еще до своего переселения в Халеб, случилось ему выступить в Сирии в роли пророка и проповедовать новую религию. Самую жаркую полемику против общепринятого низменного понимания ислама возбудил именно один из благороднейших поэтов того времени, да, пожалуй, и всех веков вообще. Это был Абу’ль Ала, прозванный по месту рождения своего Ма’аарры в Сирии, аль-Ма’аррий. Поэтический талант его, положим, созрел окончательно только при Са’д-ад-дауле, но сознательное усвоение им традиций Мутенебби дает нам полное право отнести его к предыдущей эпохе, в которую он жил еще юношей. Этот слепой певец резко, однако, отличается от своего первообраза Мутенебби, домогавшегося в позднейшие годы благосклонности у власть имущих; его мужественные воззрения, равно как и неумолимое осмеяние всякого религиозного лицемерия и боязливой подчиненности мысли, поразительно напоминают знаменитого германского литератора Лессинга. До сей поры никто еще не осмеливался в мусульманском мире говорить, например, таким языком:

Властелины земли, вы давно устарели.

И чем дальше, все пуще насилием жили.

Всю надежду вложил наш народ в Богоданного[366],