Если мы захотим составить себе приблизительное представление о положении Испании после падения Амиридов и конца кордовского халифата, представление, вызывающее в нашей памяти хорошо знакомую картину, то нам следует прежде всего вспомнить об Италии конца XV столетия. Беспорядочная груда средних, малых и совсем ничтожных государств, возникших по большей части не в силу естественных условий или последовательного хода исторических событий, но случайно и произвольно, благодаря минутным успехам честолюбивых кондотьеров. Эти государства находились в постоянной борьбе с переменным успехом, из-за обломков распавшегося государства; они нарочно растрачивают богатые силы страны, которая после столетнего процветания, несмотря на тяжесть междоусобной войны, не тотчас лишилась всего благосостояния; оно длится, пока наконец и те и другие становятся добычей иностранного завоевателя. Печальное зрелище, как из-за этой войны «мышей и лягушек», из-за самой мелочной ревности, погибает всякое чувство долга по отношению к общей защите границ против христиан, как с того мгновения, когда последние прекращают свои раздоры и с усердием и настойчивостью принимаются за завоевание мусульманской Испании, мелкие владетели[444]
из-за взаимной зависти и близорукой алчности заискивают расположения врагов своей веры и заключают союзы, являющиеся изменой делу ислама. Конечно, и на другой стороне мы встречаемся не с патриотизмом чистой воды: в течение V (XI) столетия мы нередко видим, как и во время Альманзора, наемные христианские войска на службе у мусульманских властителей; на стороне леоно-кастильской многочисленные разнузданные предводители шаек, которые стремились к дикой разбойничьей жизни, без веры, без закона, а не к распространению христианства, более чем когда-либо напоминают бессовестность кондотьеров. Но энергичные государи христианской Испании теперь сумели на целые десятилетия обеспечить победу своим знаменам и, умело собрав силы, сознательно направленные к цели, подавить раздробленные и жалкие мелкие владения мусульман; и когда, наконец, их неумелые правители были вынуждены обратиться к решительному вмешательству сильного главы вновь возникшей в Африке великой державы, желанный избавитель вскоре обратился в тирана, угрожая вместе с плевелами партикуляризма истребить и разросшуюся цивилизацию, и многостороннюю умственную культуру. Однако — и это также общая черта между Андалузией IX столетия и Италией XV в., -несмотря на все политические невзгоды настоящего времени, не вдруг погибает все материальное и духовное достояние, накопившееся в прошлом. Напротив, именно при дворе правителей, возведенных «славянским» или арабским войском, когда уже не приходилось считаться с кордовскими факихами, когда продолжавшееся оживление в торговле и промышленности еще могло обеспечивать благосостояние и беззаботное житье как для правителя, так и для его народа, стала проявляться более оживленная и усердная деятельность общества, воодушевленного поэтическими и научными стремлениями и достигшего такого высокого уровня образованности и такой утонченности вкуса, как в то время ни одна страна в мире. И подобно тому как несколько позже трубадуры в Провансе, певцы и стихотворцы мусульманской Испании переходили от одного двора к другому, услаждая знать и великих мира сего своими песнями и собирая щедрое вознаграждение за свое искусство. И вместе с тем то всеобщее распространение поэтических и научных дарований, которое присуще испанско-арабскому народу, вызвалось тем, что государь и подданный, визирь и скромный обыватель соперничали с поэтами в изящных или чувствительных стихах, с учеными — в серьезных научных изысканиях. Правда, политические отношения исключали возможность сколько-нибудь продолжительного существования такого привлекательного положения дела; и хотя для более дальнозорких к жизнерадостности изящной, но в то же время достойной, кое-где, правда, слишком утонченной и изнеженной, неизменно примешиваются мрачные мысли по поводу будущего, то все же «медичейский» период Андалузии представляет в этом отношении отрадное зрелище.