История Испании

Мигель Примо де Ривера – диктатор-вояка – был человеком добрых намерений, ошибочных методов и злой судьбы. Но самое главное – он не был политиком. Его программа базировалась на отсутствии какой-либо программы, кроме поддержания общественного порядка и сохранения монархии и целостности Испании, катившейся к чертям собачьим под давлением разных национализмов, особенно каталонского. Однако диктатор вовсе не страдал отсутствием здравого смысла. Его основной идеей было – воспитать граждан Испании в духе патриотизма за счет эффективного школьного образования, а также создать для них современную страну, идущую в ногу со временем. И именно этой дорогой он и пошел – с осмысленными, насколько это было возможно, намерениями. Среди многого, что свидетельствует в его пользу, следует назвать: строительство и оборудование новых школ, уважение к праву на забастовку и к свободным профсоюзам, введение оплачиваемой пенсии для четырех миллионов трудящихся, введение восьмичасового рабочего дня (кстати, эту норму мы ввели первыми в мире), довольно сносного медицинского обслуживания в общенациональном масштабе, установление тесных связей с испаноязычной Америкой, проведение всемирных выставок в Барселоне и Севилье, передача таких отраслей, как телефония и горючие материалы, частным предприятиям («Телефоника», «Кампса») и беспрецедентные для нашей истории инвестиции в инфраструктуру, что самым разительным образом модернизировало водохранилища, оросительные системы и общественный транспорт. Однако ж далеко не все столь явственно походило на Диснейленд. За этим фасадом была другая сторона медали, темная. С одной стороны, католическая церковь продолжала совать свой нос во все щели, и многие социальные нововведения, включая те, что были неотделимы от хода времени, – кинематограф, танцы, укороченные юбки, женщины, уже не желавшие довольствоваться скромной ролью жены и матери, – наталкивались на закоснелое духовенство, продолжавшее дирижировать жизнью значительной части испанского общества. Особенно школьное образование – эту кость церковные челюсти никак не желали выпускать. И даже матерщина – традиционный способ выпустить пар, за неимением других возможностей, для страдающих веками соотечественников – была запрещена и преследовалась полицией. С другой стороны, политическая погода тогда была чрезвычайно бурной во всей Европе, где консервативные и националистические силы вступили в столкновение с левыми – реформаторскими или революционными – силами. Российский большевизм стремился установить свой контроль буквально над всем подряд, социализм и анархизм дрались друг с другом за революцию, а фашизм, только что родившийся в Италии, пока что представлял собой экспериментальный проект, чьи пагубные последствия еще невозможно было предугадать. И проект этот выглядел весьма и весьма привлекательно для немалого количества разных кругов и групп. А кое для кого – весьма соблазнительно. Испания никоим образом не могла от всего этого оставаться в стороне, и в первую очередь – индустриальная Барселона, вновь ставшая ареной борьбы между заводчиками и профсоюзами, ареной уличных покушений и насилия. Президент кортесов Дато, профсоюзный лидер Сальвадор Сеги и кардинал Сольдевилья в числе многих других были убиты в терактах, получивших в общественном мнении огромный резонанс. С одной стороны, каталонский национализм, верный своей тактике давить каждый раз, когда испанское государство теряет силы, начал мощную игру, направленную на получение автономии. Первое освистание национального гимна имело место в 1925 году на домашнем поле футбольного клуба «Барселона» с немедленно последовавшей реакцией – времена были не такие кисейные, как сейчас, тогда не церемонились, – временным закрытием стадиона. Атмосфера в Каталонии испортилась донельзя: террор на улицах и националистический дурман затрудняли какие бы то ни было договоренности, так что возможность найти разумный и взвешенный выход из ситуации была уже безвозвратно потеряна. С другой стороны, одна из серьезных проблем заключалась в том, что вся информация доводилась до общественного мнения посредством прессы, весьма несвободной и даже, можно сказать, с кляпом во рту, поскольку репрессии Примо де Риверы были направлены в первую очередь на интеллектуалов и журналистов, то есть на основных критиков диктатуры. Режим не имел социальной базы, а парламент был не более чем фикцией. Множились штрафы, аресты, ссылки. Примо де Ривера от всего сердца ненавидел интеллектуалов, а те отвечали ему убийственным презрением. Университеты, разного рода чествования, культурные события – все превращалось в акции протеста против диктатора. Бласко Ибаньес, Унамуно, Ортега-и-Гассет, а также многие другие, единым фронтом выступали против диктатора. И даже Альфонс XIII, король-ветреник и барчук, сам ставший вдохновителем авторитарного решения вопроса, начал дистанцироваться от своего бравого фаворита. Но слишком поздно. Узы оказались чрезвычайно крепки: ни дороги назад, ни возможности пойти по либеральному пути уже не существовало. Так что к тому моменту, когда Примо де Риверу король отправил в отставку, парламентская монархия была уже хладным трупом. Альфонс XIII успел настроить против себя все имевшие какой-никакой вес голоса, которые отнюдь не стремились в чем-то его убедить, а призывали вышвырнуть к чертовой бабушке вон. «Монархия должна быть разрушена», – сказал Ортега-и-Гассет. И вот к достижению этой цели вся публика и приступила, грезя о будущей республике. И правду сказать, король сильно облегчил им работу.