Обобщая, можно сказать (и в этом, как правило, сходятся все историки), что франкистский режим прошел три этапа: жесткий, средний и мягкий. Что-то вроде разных видов сыра: твердого, полутвердого и моцареллы. Здесь еще раз стоит повторить, чтобы нам лучше понять друг друга, что тот долгий период status quo postquam[77] – или как там его, – растянувшись на четыре десятилетия, вовсе не был, несмотря на чисто внешние признаки, ни военным правлением, ни диктатурой на основе фашистской идеологии. Кроме всего прочего, еще и по той веской причине, что у Франко не было иной идеологии, кроме желания руководить страной вечно в качестве правителя единоличного, авторитарного, антикоммунистических убеждений и твердокаменного приверженца католической веры; и именно на службу всему этому, то есть на службу себе самому, он и поставил марширующую строем Испанию. Само собой разумеется, ловкий галисиец никогда не смог бы удержаться у власти, если бы не пользовался широкой поддержкой сильных игроков. С одной стороны, это были вечно стоящие у руля классы: крупные землевладельцы, высшие слои промышленной и финансовой буржуазии (вместе с теми семействами, что искони пользовались привилегиями в Стране Басков и Каталонии), воспринявшие новый режим как гарантию сохранения того, что в годы политических передряг и расцвета профсоюзов, во времена республики и войны у них было конфисковано или же такому риску подвергалось. К ним нужно добавить рожденную победой касту военных и чиновников, кого принадлежность к лагерю победителей превратила в распорядителей разного рода социальных ресурсов, обеспечив им тем самым безбедное существование. Параллельно с этой кастой возник еще один довольно мутный класс, или, лучше сказать, он заново появился, оставаясь все тем же (вечная пена, порождаемая самыми низменными свойствами человеческой натуры, которая никогда не исчезает полностью, а лишь трансформируется, ловко приспосабливаясь к каждому историческому моменту). Я имею в виду напрочь лишенных совести людей, преуспевающих при любых обстоятельствах – при красных, белых или синих, наживаясь на страданиях, несчастьях или бедствиях себе подобных: целая туча спекулянтов, эксплуататоров и не стесненных совестью людишек, которую не уничтожит никто и никогда. Поскольку именно она, неуемная, настигает сзади, неправедными путями получая для себя привилегии и тыча пальцем в честных людей: кого бросить в тюрьму, а кого поставить к стенке. Наконец, в самом низу пирамиды, держа на своих плечах крупных промышленников и финансистов, чиновников при власти, а также гражданских и военных деляг, находилась огромная масса испанцев: победителей или побежденных, измочаленных тремя годами варварства и смертоубийства, и при этом те и другие страстно хотели жить и забыть (мало какие мысли о свободе способны одержать верх над мыслью о горячем обеде). Проигравшие оплачивали свое поражение покорностью и страхом, а те, кто сражался на стороне победителей, – молчанием и забвением. Эти последние, не получив никакого вознаграждения, вернулись с фронтов к своим нищенским зарплатам на фабриках и заводах, к крестьянскому плугу или пастушьему посоху; а вот те, кто ни разу даже издали не видел ни окопа, ни маузера, теперь прогуливались от «Пасапоги» до «Чикоте», покуривая сигару и держа под руку супругу – или любовницу – в норковой шубке. И вся эта конструкция, ясное дело, базировалась на системе, которую каудильо, а к тому времени уже генералиссимус, установил (с самого начала и в результате очень точных расчетов) на три опорных столба: верную, получившую привилегии после войны армию, государство, полностью доверенное единственной партии – Фаланге, и контроль над обществом, отданный на откуп католической церкви. Армия, в обязанности которой входило вымести с помощью военных советов все остатки либерализма, республиканства, социализма, анархизма и коммунизма, «едва ли была способна отразить внешнюю агрессию в соответствии с регламентом, однако в полной мере справлялась с возложенной на нее задачей поддерживать порядок внутри страны», как отмечает историк Фернандо Эрнандес Санчес. Фаланга же, безжалостно зачищенная, избавленная от всякого рода строптивцев и ослушников – эти подверглись сначала преследованию, потом репрессиям и тюремному заключению, – к тому времени уже представляла собой организацию покорную и верную принципам Движения, то есть лично генералиссимусу, который был представлен на каждой монете как «каудильо Испании милостью Божией». Работало это так: ручным руководителям и главарям в обмен на разного рода синекуры – от официальных должностей до мелких, но дающих верный кусок хлеба кормушек: табачная лавка или лотерейный киоск – полностью был отдан и контроль, и сам механизм управления. Так что каждому испанцу, если он намеревался работать, есть и жить, хочешь не хочешь, нужно было обзавестись партийным билетом фалангиста. Ну и конечно, кроме заучивания наизусть, да так, чтобы от зубов отскакивало, гимна «Лицом к солнцу», следовало публично демонстрировать, что ты – искренне практикующий католик, приверженец единственно истинной веры, того третьего из столбов, на которых выстроил свою конструкцию Франко. Но о церкви мы более подробно поговорим в следующей главке этой неизменно – почти всегда неизменно – достойной сожаления истории Испании, истории ее печальных судеб и предначертаний.