История Испании

В придачу к отвратительной внешности – его прозвали Носатым, – с лицом мрачным и каким-то рыхлым, Фердинанд VII в принципе был абсолютным воплощением злодея, таким совершенным, словно его в лаборатории создали – в качестве образца. Если бы у нас для того времени нашелся свой Шекспир, то он непременно создал бы портрет этого персонажа, на фоне которого Ричард III, например, показался бы заурядным шалуном и пройдохой, бледным подражателем нашего. Потому как наш Фердинанд VII мало того что лицом не вышел – в этом-то никто никогда не виноват, – но был еще труслив, низок, циничен, лицемерен, похотлив, подл, мерзок, нечестен, лжив, злобен и мстителен. Одним словом, это был сукин сын с пентхаусом, бассейном и гаражом. Именно он своим неистовым абсолютизмом, своим извращенным предательством тех, кто с его именем на знаменах – наивные и геройские простаки – сражался с французами, думая, что борется за свободу, своим жесточайшим преследованием всего того, от чего хоть как-то попахивает конституцией, вбил гвозди в крышку того гроба, куда на два последующих века легла Испания. Гроба, который и по сей день никуда от нас не делся – так и стоит жутким напоминанием о том, что на этой проклятой земле, меченной каиновой печатью, бесчестие не умрет никогда. Разумеется, Носатый (как обыкновенно и происходит у нас со злодеями) умер в своей постели. Но до того момента он успел поцарствовать – ни много ни мало – двадцать гибельных лет, и за это время отлично, доведя до нужной кондиции, подготовил нас к будущим несчастьям и гражданским войнам, которые в том веке, да и в следующем, станут нашим брендом. Нашей фирменной Испанией. Будучи поддержан церковью и самыми мракобесными консерваторами, опираясь на клику неграмотных советников-конъюнктурщиков, этот Бурбон построил настоящее полицейское государство с единственной целью – выжить и править любой ценой. Естественно, либералы к тому времени уже слишком далеко зашли в своих идеях и делах, чтобы просто покорно молчать или уехать из страны, так что они плели заговоры, и немало. Испания проживала времена, на которых мог бы сделать состояние романист типа Дюма – Гальдос все-таки был из другого теста, – если бы он у нас нашелся. Масштаб-то каков: заговоры, разгрузка под покровом ночи кораблей, восстания, прекрасные и отважные дамы, украшающие своей вышивкой конституционные знамена… Всего хватало. Два десятка лет выходил этот трагический бульварный роман, герои которого – классический испанский треугольник: образцовый кинозлодей, кучка хороших парней, геройских и бестолковых, и забитый народ, неграмотный и недвижный, который можно подбить на что угодно, поманив нехитрой приманкой – гулянкой с музыкой, боем быков, воскресной проповедью или же пламенной речью на главной площади с условием, что табак будут раздавать бесплатно. Либеральные восстания против королевского абсолютизма удавались плохо и с неслыханной жестокостью подавлялись. До 1820 года, когда воинский контингент, что должен был отплыть в Америку для подавления восстания в колониях (о чем мы будем говорить в следующей главе), вдруг решил, что лучше стать либералами здесь, чем мертвяками в Аякучо, и пошел ва-банк, устроив то, что получило название «восстание Риего» – по имени генерала, его возглавившего. Королю это сильно усложнило жизнь, потому как движение распространилось до такой степени, что Носатый был вынужден, сжав зубы, принять ту конституцию, которую вышвырнул в корзину шесть лет назад. И произнес при этом слова, ставшие лозунгом двоедушия и бесчестья: «Пойдемте же с чистым сердцем конституционным путем, на который я ступаю первым». И началось так называемое «Либеральное трехлетие»: три года правления левых, если называть это современным языком – того правления, что оказалось халтурой, достойной Пепе Готеры и Отилио[50]. Хотя, справедливости ради, нужно признать, что неудаче этой способствовало как нежелание сотрудничества со стороны короля, который тихой сапой продолжал это дело саботировать, так и глупость либералов, которые своей демагогией и эксцессами создали прекрасную питательную почву для реакции. Времена-то были еще не те, чтобы преследовать священников и прижимать к стенке короля, чем немедленно вознамерились заняться разного рода экстремисты. Так что разумные голоса либералов («модерадос»), ясно видевших будущее, были перекрыты и задушены тем, что сегодня мы бы назвали правым и левым экстремизмом. Хватило трех лет, чтобы весна свободы отправилась к черту: революционные эксцессы разобидели всех и каждого, управление превратилось в какую-то несуразицу, и многие из тех, кто искренне поддерживал революцию, вздохнули с облегчением, когда европейские державы Священного союза послали французскую армию – Сто тысяч сынов святого Людовика, – дабы вернуть абсолютную власть королю. Испания, естественно, вновь отреклась от самой себя: те, кто бился смертным боем с французами целых шесть лет, встречали их теперь радостными криками. Ну и вот. Король, сидевший пленником в Кадисе, был освобожден. И Испания в очередной раз – для разнообразия – погрузилась в непроглядную ночную мглу.