История итальянцев

В этом-то и заключалась типичная особенность итальянской общественной жизни в годы, предшествовавшие вступлению страны в Первую мировую войну. Крайне правые без труда смыкались с крайне левыми, а левые максималисты сходились с правыми националистами на почве общего неприятия политики Джолитти. Первое объединение националистических сил («Националистическая ассоциация») состоялось на Учредительном съезде во Флоренции в 1910 г., причем среди националистов было немало тех, кто прежде являлся сторонником социализма и разделял если и не непосредственно социалистическую идеологию, то, по крайней мере, различные идеи национального обновления. Самым активным рупором этих идей в периодике стала газета «Ла Воче», руководимая Джузеппе Преццолини[411]. Не стоит забывать, что первоначально национализм возник как одна из форм протеста и был только проявлением недовольства этой «Малышкой Италией» эры Джолитти, и лишь впоследствии, в ходе эволюции, в этом течении проявились неприкрыто авторитарные, империалистические тенденции. Но это произойдет позже, а пока националисты вместе со всеми поддерживали энергичный протест против официальной «Малышки Италии», засилья политиканов и масонства и хотели противопоставить ей Италию тружеников и производителей. С точки зрения националистов, рабочие и трудящиеся на деле не многим отличались от магнатов черной металлургии, которые, кстати, не скупились и щедро финансировали их движение. И тем не менее большое распространение получила звучавшая весьма убедительно идея о единстве интересов промышленных рабочих-производителей и предпринимателей-производителей. Их объединяло возмущение, которое давало возможность начать совместную борьбу против недальновидности, трусости и малодушия властей предержащих и мелкой буржуазии — тогдашнего социального триумфатора. Эта корпоративная солидарность, которая вскоре станет основой для создания официальной доктрины фашизма, быстро дала о себе знать и послужила точкой отсчета для сближения левой и правой оппозиции. Конечно, существовала масса противоречий, и ни один революционно настроенный социалист ни в коем случае не согласился бы на принятие программы, зовущей к колониальной экспансии и политике сильной руки, т. е. программы националистов. По крайней мере, на тот момент. Но, несмотря на все политические и программные различия, существовало общее ощущение беспокойства и даже всеобщего недовольства и гнева против реформистской Италии эры Джолитти, прозаической Италии, «презренной Италии». Именно эта Италия стала тем объектом, куда метил свои изящные, отточенные стрелы несравненный поэт, Его Превосходительство певец «новой Италии» — Габриеле Д’Аннунцио.

Это сегодня мы смотрим на него, с его замашками аристократа-парвеню, как на истинное воплощение интеллектуального упадка и реакционного искусства. Ибо язык его претенциозен, а преклонение перед идеей «сверхчеловека», даже культ «сверхчеловека», и культ эстетизма вызывают у нас именно такие чувства. Но многим современникам его эксгибиционизм представлялся свободой от предрассудков, культ моды — проявлением современности, — молодостью, а точнее юностью, превратившейся позднее в «джовинецца» (giovinezza[412]). Последователи Д’Аннунцио не были одиноки в своей тоске по другой, более великой Италии, не их одних вдохновлял страстный порыв, которым наполнены «Песни о заморских подвигах». Об этом же мечтало множество людей самых разных, порой противоположных политических убеждений: республиканцы, радикалы и даже социалисты. Пожалуй, к этому идейному движению принадлежала и большая часть тех представителей буржуазии и интеллектуалов, которые в 1915 г. вышли на площади с требованием вступления Италии в войну, если эта война, как заявили в своем манифесте футуристы, будет призвана «очистить мир». И если кто-то из них мечтал о возврате всех традиционных ценностей и о восстановлении традиционного сословного общества, а кое-кто — о том, чтобы изменить все путем взрыва и совершить всемирную революцию, то все вместе они жаждали бесславного конца «Малышки Италии» Джолитти.

Война с Ливией и всеобщее избирательное право