История итальянцев

Призванное утолить жажду знаний неграмотных и не имевших возможности посещать школу людей, народная речь Данте было очищена от диалектальных налетов, наделена строгой грамматической и синтаксической структурой и стала в высшей степени литературным языком. Именно в его формировании итальянские мыслители, и прежде всего Данте Алигьери, видели свою задачу. Если бы в Италии возник curia regis[90] наподобие того, который существовал в Германии, писал он, народная речь стала бы языком ученых и придворных. Далее, предупреждая возражения о том, что в Италии такого двора или aula[91] нет, Данте выдвигал следующий аргумент: хотя Апеннинский полуостров и не объединен под властью единого государя, curia все равно существует, «ибо у нас есть двор, пусть и не находящийся в одном месте». В самом деле, кто же, как не интеллигенция, мыслители и писатели, рассеянные по всему полуострову, были сановниками этого идеального дантовского двора? Итак, процесс формирования если не национального, то общеитальянского сознания начался на литературной почве, и его вдохновителями были интеллектуалы. По мере того как эти люди осознавали свое предназначение и принадлежность к кругу избранных, они открывали, что область их творчества ограничена определенным типом сообщества, и это — итальянское языковое сообщество, койне, с присущими ему развитием социально-экономических связей, враждой гвельфов и гибеллинов, с его городами, римским правом и культурой. Эта идея получила наиболее яркое выражение у Франческо Петрарки (1304–1374). Италия для него — страна, окруженная морем и Альпами, а итальянцы — законные наследники римлян: sumus non graeci, non barbari, sed itali et latini[92].

Суммируя сказанное, следует отметить, что в разнородном и полицентричном обществе Италии в эпоху коммун интеллектуалы были тем единственным сословием, которое обладало, пусть и в зародышевой форме, национальным самосознанием. Другими словами, зарождение общеитальянского самосознания связано с возникновением этого нового сословия и с определением им своего предназначения. Достаточно вспомнить, какое место занимает язык Данте не только в истории литературы, но и в целом в истории итальянского общества.

Данте Алигьери

Данте Алигьери родился во Флоренции в 1256 г. Он жил там до 35 лет, принимал активное участие в политической жизни города и даже занимал общественные должности. К годам юности и флорентийского периода зрелости относится его первое произведение «Новая жизнь» — рассказ в прозе и стихах о любви к Беатриче Портинари, одновременно реальной и вымышленной. В 1301 г. партия «черных» гвельфов победила «белых» при активной поддержке папы Бонифация VIII и его представителя во Флоренции. Данте принадлежал к «белым» гвельфам; его изгнали из города, и он был вынужден покинуть родину. Двадцать лет, до самой смерти в 1321 г., он скитался по дворам правителей и городам Италии. Жил в Вероне у Скалигеров, в Луниджане у семьи Маласпина и, наконец, в Равенне у Да Полента, где и закончил свои дни. «Комедия», названная потомками «Божественной», была задумана и написана во время этих странствий и благодаря им.

Практически в каждой стране есть свой национальный поэт, но ни один из них, по нашему мнению, не может сравниться по своему месту в истории страны с ролью Данте в истории литературы и общества Италии. Целые поколения, особенно в прошлом веке, считали его отцом и пророком той Италии, что еще не существовала. Его поэзия и его личность стали объектом настоящего культа. В Италии практически не осталось городов, где одна из главных улиц или площадей не названа в честь Данте или где не воздвигнут ему памятник. Даже первому итальянскому броненосцу было дано имя «Данте Алигьери». Впрочем, миф о Данте, по крайней мере столь красноречивый и напыщенный, относится к недавнему времени и по сути своей является беспочвенным.

Уже при беглом прочтении «Божественной комедии» становится понятно, что, призывая города Апеннинского полуострова к примирению, Данте не оставляет мысли о реставрации имперской власти. Обличая вражду группировок, он обрушивает свой гнев как на итальянское общество в целом, так и на новых людей, ставших вдохновителями перемен. В самом деле, разве не нападает он на «новых людей и жажду наживы», разве не превозносит «скромную и смиренную»[93] Флоренцию эпохи коммун и «башен» в противовес цветущей и величественной Флоренции конца XIII в.?