История итальянцев

Его труд «История Италии» охватывает период с 1492 г. до смерти Климента VII в 1534 г. Болью пронизаны строки этой работы. Будучи на 14 лет моложе Макиавелли (Гвиччардини поддерживал с ним дружеские отношения и вел переписку), он стал свидетелем разграбления Рима, страшных событий 1527 г., Болонского конгресса и падения последней Флорентийской республики. Эти события привели его к горькому выводу о тщетности собственных усилий и невозможности что-либо изменить. Подобные настроения нашли наиболее полное отражение в «Заметках о делах политических и гражданских» (как и другие свои сочинения, Гвиччардини не счел нужным их опубликовать). Написанные уже после отхода историка от участия в политической жизни города, они явились свидетельством того, с каким достоинством выдающийся представитель великой культуры флорентийского гуманизма умел сносить удары судьбы. Отдельные положения и фрагменты этого труда подчас наталкивают на мысль об аполитичности и даже цинизме его автора. Но это не так. Когда Гвиччардини пишет: «Молите Бога, чтобы жить там, где побеждают», мы понимаем, что такие слова мог сказать лишь тот, кто в полной мере разделял убеждения своей эпохи и жил ее надеждами.

Мыслители и собор

После 1530 г. европейская политика на протяжении более чем 20 лет развивалась под знаком противостояния Франции и империи. Заключенный в 1529 г. мир между Карлом V и Франциском I был вскоре расторгнут (1535), затем восстановлен (1538) и вновь нарушен (1542). И хотя одним из основных театров военных действий оставался Апеннинский полуостров, политическая карта Италии не претерпела никаких существенных изменений со времени Болонского конгресса. Однако в отличие от предыдущего десятилетия внимание современников было приковано в тот период не только к конфликту между Францией и Габсбургами, хотя он по-прежнему служил лейтмотивом большой европейской политики. Постепенно на арену политической жизни Европы вышли новые действующие лица, что заметно усложнило дипломатическую игру и отношения между великими державами.

На Востоке перешел в наступление Сулейман Великолепный[195]. Захватив в 1522 г. о. Родос, а в 1526 г., одержав крупную победу при Мохаче[196], его армия всерьез угрожала Вене. Опираясь на поддержку пиратов Северной Африки, турецкий султан претендовал на господство в водах Средиземноморья. Лютеранское течение в Германии вылилось в широкое политическое движение, сражавшееся за свободу и независимость немецкой нации. Отныне Карл V был вынужден считаться с новым политическим противником в лице протестантских князей, объединившихся в Шмалькальденский союз (1531)[197].

В этой сложной и противоречивой ситуации при дворе Карла V возникла (как мы бы сказали) идея великого имперского и экуменического возрождения. Турецкая угроза пробудила в европейцах древний и неистребимый дух Крестовых походов: в 1535 г. Карл V захватил Тунис, а в 1542 г. предпринял неудачную попытку завоевать Алжир. Распространение протестантизма поставило на повестку дня необходимость проведения нового собора. В отличие от созванного Львом X Пятого Латеранского собора он должен был стать не просто средством утверждения пошатнувшегося авторитета папства, а серьезной попыткой сотрудничества всех заинтересованных сторон с целью восстановления единства Церкви и мира в христианском обществе на базе реформирования самого церковного института. А потому следовало оказать давление как на папство, так и на Шмалькальденский союз. В этом направлении и развивалась в 1530–1540 гг. политика Карла V, опиравшегося на наиболее умеренные слои католической и протестантской партий.

Пожалуй, ни в одной стране Европы идея имперского и экуменического возрождения не вызвала такого взрыва надежд, как в Италии. И это вполне объяснимо. Реформирование института Церкви и восстановление единства христианского мира не только позволили бы взять реванш в борьбе против турок, но и вернули бы Италии главенствующие позиции в Европе, Церкви и духовенству — авторитет и доверие, а гуманистической интеллигенции — космополитизм и признание. Сегодня, по прошествии многих веков, понятно, что эти надежды были иллюзорны: Средиземноморье постепенно утратило былое значение, а единство Церкви едва ли было возможно в условиях Европы национальных государств. Но современники считали иначе. Не все итальянские мыслители обладали гением Макиавелли или Гвиччардини, а потому многие из них усматривали в реформе и примирении Церквей источник энергии, знания и милосердия.