История Израиля. Том 1 : От зарождения сионизма до наших дней : 1807-1951

Ориентируясь на культурную эмансипацию и секулярную деятельность на русской почве, литература Гаскалы на первый взгляд отдалилась от традиционного мессианского устремления к Сиону. Однако именно ей мы в значительной степени обязаны рядом положений, которые позже были усвоены сионистской идеологией. Например, призывая еврейское общество к “продуктивизации”, литература Гаскалы воспевала труд земледельца и рабочего. Пафос гармоничного физического труда позднее был подхвачен халуцианским движением[29]. Кроме того, Гаскала идеализировала новый тип секулярного еврея, освободившегося от религиозного обскурантизма, трезво смотрящего на мир. Но самая важная заслуга Гаскалы в том, что она вернула к жизни иврит. До середины века иврит был достоянием синагоги и религиозной школы, а повседневным языком восточноевропейского еврейства оставался идиш. Писатели еврейского Просвещения обратились к ивриту как к средству национального самовыражения. Возможно, ими руководили и социальные мотивы, стремление отмежеваться от говорящего на идише пролетариата. Однако основная причина заключалась в том, что евреи, осознав свою изоляцию, должны были стать не просто образованными членами русского общества (как это случилось в предшествующие десятилетия с еврейскими завсегдатаями немецких салонов), а просвещенными людьми, помнящими о своем национальном культурном наследии. Использование классического иврита в качестве литературного языка неизбежно вызывало к жизни целый пласт исторических ассоциаций. При описании на иврите современной еврейской жизни, ее косности и узости использовались слова, вызывающие глубокие библейские ассоциации. Таким образом подчеркивался контраст между жалким бытом еврейского местечка и легендарной (и идеализированной) славой древнего Сиона.

В изображении писателей Гаскалы Сион представал древней идиллией или, словами Лебенсона, “страной, где обитают музы, где каждый цветок — псалом, каждый кедр — Божественное песнопение, каждый камень — книга и каждая скала — скрижаль”. В экзотически расцвеченных исторических романах Кальмана Шульмана и Аврагама Мапу[30] библейская Палестина изображалась страной древней славы, населенной могучими земледельцами и воинами, эпическими героями, бесстрашными людьми. В 1870-х гг. в журналах, выходивших на иврите, этот библейский идеал продолжал развиваться вполне в традиционном духе. Однако одновременно с этим все чаще стали раздаваться голоса, выражающие обеспокоенность тем, что просвещение может нарушить духовную связь молодежи, получившей светское образование, с судьбами еврейского народа. Эта тема предостережения особенно красноречиво звучала у Переца Смоленскина[31]. Белорусский еврей, основатель и издатель ивритского литературного ежемесячника Га-Шахар (“Рассвет”), Смоленский написал шесть романов и множество очерков; его сочинения в значительной мере заложили основы реалистической литературы на иврите. Весьма существенно и то, что он первым среди известных писателей выступил с предостережениями относительно возможных опасностей Гаскалы.

Разочаровавшись, как и русские славянофилы, в фальшивом блеске Запада, Смоленский опасался, что экстремизм Гаскалы, подтолкнет евреев к отказу от их древнего наследия. В 1872 г. на страницах Га-Шахар появилось самое популярное его эссе — Ам олам (“Вечный народ”), страстная апология еврейской национальной самобытности:

“Те, кто ослеп по собственной воле, призывают нас стать такими же, как и все другие народы. И я повторяю вслед за ними: будем и мы, как другие народы, стремиться к знанию и постигать его, устраняясь от зла и безумия… Да, будем, как и все другие народы, гордиться той породой, из которой мы высечены, будем, как и все, дорожить своим языком и славою своего народа”.

По мнению Смоленскина, западноевропейское понимание иудаизма как вероисповедания обанкротилось. Та же судьба постигла и идею Гордона о существовании еврея “в шатре своем и вне его”. Пришло время нравственного и политического возрождения еврейского народа как национального целого. В более поздних работах Смоленский утверждал, что для упрочения национального идеала необходимо многое, в том числе и колонизация Эрец-Исраэль. Однако еще до этого, задолго до начала российских погромов 1880-х гг., безошибочный инстинкт подсказал Смоленскину, что решающую роль в процессе национального возрождения может сыграть пробуждение в сердцах его соплеменников чувства национальной гордости. Он был первым, кто начал успешное интеллектуальное наступление на Гаскалу с ее иллюзиями секулярного обновления, которое якобы могло разрешить еврейский вопрос в Европе.