История кабаков в России в связи с историей русского народа

Нащокин был во Пскове с марта 1665 по октябрь 1666 года, когда его сменил Хованский — враг всяких нововведений. Этим воспользовались лучшие люди, подали ему челобитную о нововведённых порядках, вследствие чего Хованский и написал царю, что «ныне во Пскове учинены вновь шинки, и в тех шинках пьют безвременно, и от того смотреть доброго опричь всякого дурна не из чего, и что казне великого государя питейной прибыли перед прежним сбором будет недобор большой, а прежний де оклад 9000 рублев, а ныне на откуп дают 6000 рублей, а чает де сберетца и 7000 рублев, а шинкари де в два месяца, на сентябрь да на октябрь, принесли только 600 рублев, а того де сберетца на год 3600 рублев, а как тем шинкарям питейная прибыль отдана на веру ли, или на откуп, того в отписке имянно не отписано». Поэтому он просил шинки отставить, и быть по-прежнему кабакам по старым местам, и отдать их на откуп, а если откупщиков не найдётся, то сбирать на веру лучшим людям…

К этому прибавлен был донос на Нащокина: «И в челобитной, государь, писано слагательно, некто писал умной человек, а мужикам было так не сложить, а многие, государь, статьи в ней писаны к нынешним волям, что было заведено не делом, без твоего государева указу, от своих вымыслов, а будто в нынешнем 1666 году присланы из съезжей избы памяти, питейной промысл отставить и быть кабаку в одном месте, а то солгано: кабаку быть не в одном месте, а где прежде бывали. И посадские, государь, лучшие люди, и сказки за своими руками многие дали, что они от тех шинков разорились». Откупщик нашёлся, Кузьма Андреев Солодовников, и заплатил за месяц более чем вдвое против той прибыли, какую казна получала от продажи. Узнал про это Нащокин и написал царю: «Казано всяким делам быть по-прежнему, и разорен, государь, совет Божиих и твоих, великого государя, людей, а пущены во вражду и разоренье, в чем преж всего разорены напрасно». Но Хованского скоро сменил Великого-Гагин, и при нём вольные питейные промышленники, Давид Бахарев со товарищами, прислали в Москву челобитную, в которой объявили, что выборные люди, Семён Меншиков со товарищами, дружа друг другу, и видя, что будет казне великого государя сбор большой, «питейную прибыль отдали на откуп товарищу своему, выборному человеку Кузьме Андрееву, заводом, и, забыв страх божий и крестное целование, назвали наши оброчные дома шинками». Пришла и другая жалоба в Москву на откупщика Кузьму Андреева и его приятелей, которые устроили ему откуп, что откупная сумма очень мала, и что, несмотря на то, откупщик и товарищи его, лучшие люди, притесняют маломочных людей, не дают им приготовлять у себя хмельных напитков в известных определённых законом случаях, корыстуются с кабаков, провозят товары, прокрадывая. Челобитная была принята во внимание, и пришёл с Москвы указ, чтоб выборные, Меншиков со товарищами, за то, что маломочным людям не помогали, а решали дела без городового и мирского ведома, платили б в год за кабаки 9336 рублей. Но осенью 1668 года пришла новая челобитная от земского старосты Котятникова и всех псковичей, чтоб от кабацких продаж была учинена полная свобода, как в Смоленске.

Лучшим людям в Москве мирволили, и челобитчикам было отказано. Царь не знал, что и делать, и спрашивал совета у Нащокина: «Как тому кабацкому сбору пристойно быть, и доимочныя деньги на ком взять, чтоб кабацкая прибыль напрасно не пропала, а людей бы не ожесточить». Нащокин счёл нужным объяснить ему всё дело. «В 1668 году, — говорил он, — я устроил Псковское государство с примера сторонних чужих земель к великой прибыли твоей государевой казне и Псковскому государству к полноте и расширению. Я сделал это, ни на что не прельщаясь, только видя вашу государскую премногую милость, исполняя свой долг и надеясь получить отпущение грехов в будущем веке. Но мое дело, государь, возненавижено немилосердными людьми, приказною мздою. Отказали Стеньке Котятникову в питейных сборах, но думные зачем забыли мою вину: я и в Смоленске то же самое сделал! А Псков важнее Смоленска, лежит на рубеже двух чужих земель; жители в городе и уездах пришли в последнюю нищету, и без такого устава помочь им нечем. Всячески приводя в согласие людей Божиих и государевых, я наговаривал и писал во Пскове, и ко мне изо Пскова писал дьяк Мина Гробов, что усердно радеет, как бы прекратить разделение между псковичами, и на ком довелось кабацкую недоимку доправить, то у них уже решено; решено и то, чему во Пскове быть прочнее. Надеясь на твою государскую милость, я в Смоленске твоим указом пример учинил, товарищи мои, думные дьяки, это знали, и если, государь, в Смоленске в питейном доме зла не сделалось, и как теперь там дело идет — в Посольском приказе известно, то во Пскове было бы гораздо больше прибыли, чем в Смоленске».