История Халифата. Том 3. Между двумя гражданскими войнами, 656—696

Зийад не был для Басры новым человеком и за двадцать лет работы с финансами изучил ее и подвластные ей провинции лучше, чем кто-либо другой, а теперь у него, как у брата халифа, руки были совершенно развязаны. Первое же его выступление в мечети стало холодным душем для извольничавшихся басрийцев. Эта речь стала классическим образцом арабского политического ораторского искусства. Ее приводят с разными вариациями, с различными сокращениями, добавлениями и перестановками многие источники. Некоторые ее части приводятся в другой связи, как самостоятельные речи того же Зийада [+37]. Возможно, что пространный вариант его «тронной речи» и в самом деле был составлен позже из нескольких его выступлений. Приводя ее здесь по одному из наиболее полных вариантов (с небольшими пропусками), автор не настаивает и не ручается за то, что речь была произнесена именно в таком объеме и порядке текста — для нас важна характеристика внутреннего положения в Басре и методов, которыми собирался действовать Зийад.

По преданию, Зийад был настолько разгневан, что начал эту речь без длинного благочестивого вступления со славословиями, а сразу обрушился на своих земляков и подопечных: «Темное невежество, слепое заблуждение и разврат, — разжигающие жар вечного пламени для совершающих это, — которым следуют ваши безумцы и которые есть в ваших разумных людях, являются тяжкими грехами, в них вырастают малые, и не избегают их старые; вы будто и не слышали айатов Аллаха, и не читали Книги Аллаха, и не слышали, какое щедрое вознаграждение уготовил Аллах повинующимся ему и какие болезненные мучения на вечные времена, без конца — противящимся ему. Вы что же, такие, как те, кому ослепил глаза бренный мир и закупорила уши похоть, и они предпочли преходящее вечному? Вы не задумываетесь над тем, что вы впервые совершили дела, которых не было прежде в исламе: кабаки напоказ, и грабят женщин у вас в присутствии многих людей. Неужели нет среди вас того, кто помешал бы нечестивцу нападать ночью и грабить днем?

Вы приближаете к себе родню и отдаляете религию, вы извиняете неизвиняемое и укрываете грабителя. Каждый из вас защищает своих безумцев, как поступает не боящийся наказания, а не как надеющийся на вечную жизнь. Нет, вы неразумны, вы следуете за своими безумцами, и они не останавливаются, видя ваше заступничество за них, они нарушают запреты ислама, а потом укрываются в сомнительных норах. Запретны для меня еда и питье, пока я не сровняю их с землей и не сожгу!

Я вижу, что исправить это дело до конца можно только тем же, чем следует начать: мягкостью без слабости и жесткостью без жестокости и насилия. Я клянусь Аллахом, что буду требовать с опекающего за опекаемого, остающегося за уезжающего, приехавшего за приезжающего, здорового за больного, пока вы не станете говорить: спасайся Са'д — Су'айд уже погиб [*1], - или пока не выпрямятся ваши рога. Ложь с минбара становится известной, и если вы уличите меня во лжи, то будете вправе восстать против меня; а если услышите ее от меня, то обвиняйте меня в ней и знайте, что я с ней подобен тем из вас, кто нападает ночью.

Я — поручитель за пропавшее у вас! Воздержитесь от ночных грабежей, ведь я пролью кровь нападающих. Я даю вам в этом отсрочку на время, которое идет известие до Куфы и возвращается ко мне. Берегитесь созывать сородичей на помощь, как во времена язычества: если я найду кого-нибудь, издавшего такой призыв, — отрежу ему язык. Вы придумали небывалые преступления, а мы введем для каждого преступления [соответствующее] наказание: кто кого-то подожжет — того сожжем, кто кого-то утопит — того утопим, кто сделает пролом в стене дома — тому проломлю сердце, кто ограбит могилу — того закопаю в нее живым. Если вы уберете от меня свои руки и языки, то и я удержу мою руку от наказаний. Как только кто-то из вас окажет противодействие тому, на чем стоит большинство, так отрублю ему голову.

Между мной и некоторыми людьми были ссоры, я оставляю это позади себя [*2] и попираю ногами, а кто был хорош — пусть будет лучше, а кто был скверен — пусть оставит свою скверность. Воистину, если я узнаю, что кого-то снедает болезнь из-за ненависти ко мне, то я не сниму с него маску и не стяну покрывало, пока он не раскроет мне свое лицо, а если сделает это, то я не буду с ним рассуждать. Пересмотрите свои поступки и помогите сами себе, и, может быть, огорченный нашим прибытием возрадуется, а радовавшийся нашему прибытию огорчится.