Казачье сословие было замкнутым сословием и выход из него в другое совсем не разрешался. Эта строгость и изолированность казачьего сословия поддерживалась и охранялась начальством в высшей степени, напоминая собою кастовые порядки древнего Египта и Индии во всей их строгости и неприкосновенности. Эта замкнутость более всего выражалась в недоверии и даже вражде к другим сословиям, когда посторонние отдельные личности вторгались в жизнь казачества без его сочувствия и согласия. Подобная вражда особенно имела место по отношению к офицерам регулярных войск, когда эти последние временно прикомандировывались или же навсегда переводились на службу в казачьи полки.
Причина всего этого крылась, главным образом, в разнице умственного развития и образования казачьего старшины и офицера регулярных войск, нередко выходивших из высших учебных заведений, а также в неуменьи последнего держать себя в обрашении с казаком. Обыкновенно регулярный офицер смотрел свысока на казака и часто некстати давал ему чувствовать его несостоятельность относительно научных познаний и светской благовоспитанности. Конечно, здесь не говорится о таких доблестных начальниках, каковыми были: Круковский, Засс, Якубович, Волков, Васмунд и другие, которые в офицере видели прежде всего боевого товарища, не справляясь о его начитанности и образованности. Казаки далеко уступали регулярным офицерам в умственном развитии и теоретическом военном образовании, но это не была их вина. Вся обстановка казацкаго быта, бедность, одиночество, постоянное отсутствие главы дома по обязанностям военной службы, были причиною, что отец в подростке сыне видел помощника в домашнем хозяйстве, и если это хозяйство было единственным источником его материального обеспечения, то считалось вполне достаточным, когда мальчуган умел читать, писать и знал кое-что из арифметики. Все эти научные познания приобретались детьми в станичной школе, где нередко учителем был грамотный отставной солдат, дьячек своей приходской церкви, или какой либо разночинец, с грехом пополам ковчивший курс уездного училища. Обстановка офицерского быта была несравненно тяжелее, чем положение казака. Скудное содержание от казны, более дорогое обмундирование и снаряжение, значительные расходы на офицерское представительство, при постоянном нахождении на службе вдали от дома – ставили офицеров в крайне тяжелое материальное положение. В особенности терпели нужду зауряд-хорунжие – воинские чины, изображавшие из себя что-то среднее между офицером и урядником, так как права их были офицерские, а содержание простого казака.
При условии всеобщей воинской повинности и в зависимости от обстановки порубежной жизни, вся тяжесть домашнего хозяйства лежала почти исключительно на женщинах. Только при счастливых обстоятельствах казаку удавалось вырываться со службы недели на две – на три домой, похозяйничать и поработать, поласкать детей, да поболтать с хозяйкой… Вот как рисует Ф. Щербина тогдашнюю жизнь женщины-казачки 168)
.«Казачка той поры представляла своего рода идеал человека, не падавшего духом пред самыми жестокими ударами сурового казацкого рока. С вечною тревогою в сердце за жизнь мужа, детей, братьев, служивших на линии, она, эта казачка, творила, собственно, экономический быт, вела хозяйство, покоила стариков, руководила подростками, воспитывала детей и вообще заботилась об устроении того уютного уголка, который рисовался радужными и светлыми красками в мыслях казака среди военных бурь и треволнений. Прошлое молчит о том, чего ей все это стоило, каким количеством вздохов сопровождала она каждый свой шаг, сколько слез пролито ею при жизненных неудачах и затруднениях, какую бездну горе чи и гнетущих мыслей вынесла ее многострадальная грудь. Казачка работала, не покладая рук, брала в руки косу или серп, пахала и сеяла, «орудовала» топором, не досыпала ночей, имея при этом помощников в лице подростков и малолетних детей, которые хотя и не особенно много давали, но зато оживляли работы матери, придавали ей бодрости и одушевления. И когда жестокая война навеки разлучала ее с мужем, казачка опять-таки не падала духом и билась из сил, пока не становились на ноги ее дети, будущие казаки и будущий предмет тревог для материнского сердца».
Глава III
Пограничная служба на линии в период 1777–1800 гг. Первоначальное положение Азовско-Моздокской линии; колонизация и система обороны. Служба Хоперского полка по окончательном водворении на линии. Прикрытие границы постами и редутами; пограничая служба хоперцев. Первые набеги горцев на линию; тревоги и схватки с неприятелем. Походы за Кубань против Ших-Мансура, горских народов и против крепости Анапы. Действия Батал-паши. Поход Гудовича к Анапе и взятие этой крепости. Заселение Кубанской линии. Поход графа Зубова в Персию.