История христианской Церкви. Том II. Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.)

При изучении христианской истории первых веков мы нередко испытываем желание побыстрее перевернуть эти печальные страницы и перейти от гонений и ересей к лучшему времени, когда церковь выйдет победителем из противостояния с государством. Однако Шафф и здесь не склонен упрощать ситуацию предвосхищением безмятежного будущего. Наоборот, он предлагает более внимательно отнестись к особенностям этого периода, напоминая, что грядущий союз церкви с властью имел не только положительные, но и отрицательные стороны, которые отчетливо проявляются при сопоставлении сложившихся позже форм церковной жизни с изначальным, неполитизированным и неогосударствившимся христианством. На смену испытанию кровью пришло ничуть не менее опасное искушение властью, и было бы явной ошибкой безмерно сожалеть о первом и безоглядно радоваться о втором.

В иерархической церкви, ставшей частью государства и играющей определенную политическую роль в его жизни, центр церковного устройства перемещается с поместной церкви на гораздо более высокий уровень. Когда церковь объединилась с государством, то любые выступления против церкви (иноверие, ереси и расколы) рассматривались уже не просто как выражение личной веры, а как преступления против государства, и в чрезвычайных случаях они даже карались смертью. Такое узаконивание веры не могло не сказаться и на том, какие способы «доказывания» своего превосходства применяли рядовые христиане в отношениях с инославными или с несогласными. Отлучение от церкви, изначально служившее мерой духовного воздействия, приводило к ущемлению внецерковных прав и привилегий (а еще позже, по мере роста демократических институтов, рассматривалось уже как покушение на гражданскую свободу или даже как лишение гарантированного законом права исповедовать любую религию). Перераспределение церковных и государственных функций проявилось и в том, что в самой церкви были существенно снижены требования, предъявляемые к ее членам, а неподобающее поведение крещеных людей стало компенсироваться материалистически трактуемой благодатью спасения Христова, наделять которой стала церковь из хранилищ благодати, пополняемых за счет чужих заслуг.

Детальная проработка всех этих вопросов, конечно же, относится к более поздним периодам церковной истории, а сейчас, при изучении незамутненного послеапостольского христианства, нам остается только просто полюбопытствовать, сможет ли обремененная «государственными» интересами церковь осудить, например, национализм в своих собственных рядах и насколько она будет «выше» раннехристианских поместных церквей, которые отлучали за убийство, прелюбодеяние или воровство и имели силу ясно сказать: «Нет, эти люди не являются членами христианской церкви», — сознавая, что на души людей воздействуют чистота и посвященность Богу, а не количество верующих.

Документированность исторического повествования, принятая Шаффом в качестве основы исследования, позволяет нам за описываемыми им событиями разглядеть людей и узнать, как христиане понимали и отстаивали свою веру в то далекое время.

В современном сознании очень глубоко укоренился культ силы, стремление притеснить и подавить несогласных. Эта тенденция не обошла своим влиянием и церковь. Но удивительнейший парадокс первых веков христианства состоит в том, что тогда государство решило объединиться не с теми, кто оправдывал жестокость и убийство в интересах государства, и не с теми, чья религия допускала притеснение иноверцев в целях защиты собственных интересов. Империя пошла на союз с людьми, которые позволяли себя убивать.

Кто же были эти люди, исповедовавшие Христа почти две тысячи лет назад, и что такого они сделали, что величайшая империя того времени сочла за лучшее прекратить гонения и заключить союз с ними? Как они жили? К чему стремились? Как проявляли любовь к ближним и дальним? Чем руководствовалось их христианское сознание, когда они еще не выработали почитаемый нами догмат о Троице и не особенно задумывались над тем, исходит Дух Святой только от Отца или от Сына тоже? В чем была их сила, если они соглашались просто умереть за свою веру, не желая смерти противникам? В чем состояло их исповедание, неоднократно навлекавшее на себя гнев язычников?

Эти люди исповедовали христианскую веру своей жизнью. Им достаточно было просто знать, что Бог на их стороне и они — на стороне Бога. Христиане ждали скорого возвращения Христа, но сонмы мучеников соглашались приблизить встречу с Ним и не пытались любой ценой продлить дни своего земного существования. Ими двигала свобода, обретенная во Христе, и явленная свыше любовь. В их сердце был мир, которого не было у язычников. Именно он позволял им следовать по пути, проложенному Христом, с дерзновением и уверенностью.