Следовательно, согласно этой системе, не существует
первородногогреха или
наследственнойвины. Пелагий просто допускал, что Адам, ослушавшись, подал
дурной пример,оказавший более или менее губительное влияние на его потомствомво. В этом отношении он и осудил на синоде в Диосполе (415) утверждение Целестия о том, что грех Адама повредил одному лишь ему, но не человечеству
[1757]. Он также был склонен допустить, что развращенность человечества возрастает, хотя и объяснял это исключительно привычкой ко злу, которое усиливается, чем дольше действует и чем дальше распространяется
[1758]. Грех, однако, не родился с человеком; он продукт не природы, но воли
[1759]. Человек рождается без добродетели и без порока, но со способностями и к тому, и к другому
[1760]. Всеобщность греха должна объясняться силой греховного примера и греховных обычаев.Здесь есть исключения. «Все» в Рим. 5:12 должно пониматься как указывающее на большинство. Даже до Христа были люди,
свободные от греха,такие как праведники Авель, Авраам, Исаак, Дева Мария и многие другие
[1761]. Исходя из того что Писание не упоминает о грехах многих праведников, он делает вывод, что эти люди были безгрешны
[1762]. Что касается Марии, то Пелагий ближе к современному римско–католическому взгляду, чем Августин, который считает ее свободной только от фактических грехов, но не от первородного
[1763]. Иероним же, со всем его уважением к благословенной Деве, не делает даже такого исключения, но говорит, без уточнений, что все творения находятся под властью греха и нуждаются в Божьей милости
[1764].Вместе с первородным
грехом,конечно же, исчезает и наследственная
вина,и, даже если не говорить об этой связи, Пелагий считает ее несовместимой с Божьей справедливостью. Отсюда следует неизбежный вывод о спасении некрещеных младенцев. Пелагий, однако, проводит разграничение между вечной жизнью,
vita aeterna,или нижним уровнем спасения, и небесным правлением,
regnum coelorum,крещеных святых. Он утверждает, что крещение обязательно для того, чтобы войти в царство небесное
[1765].В этом учении о грехопадении мы наблюдаем такое же отсутствие цельности при взгляде на человеческую природу, как и раньше. Адам оторван от его потомства, а его неповиновение не связано с другими грехами. Он просто отдельная личность, как любой другой человек, а не представитель всего человечества. Речь не идет о начале сотворения; каждый человек начинает историю заново. В этой системе слова Павла об Адаме и Христе как представителях и прародителях человечества не имеют смысла. Если поступок первого имел только индивидуальное значение, то таким же было и деяние второго. Если грех Адама не может быть никому вменен, то не может быть вменена и заслуга Христова. В обоих случаях остается только идея примера, влияние которого зависит лишь от свободной воли каждого. Но существует неоспоримая связь между грехом первого человека и грехом последующих поколений.
Подобным образом, и сам грех здесь рассматривается просто как отдельный волевой акт, но не учитывается возможность существования такой вещи, как состояние греховности. А ведь есть греховные состояния и греховные привычки, которые выражаются в греховных действиях и подкрепляются ими и которые, в свою очередь, порождают другие греховные действия.
Мы находим эту глубокую истину и в строках Шиллера, которые легко можно освободить от их фаталистического смысла:
Проклятие греховного поступка в том,Что он, как семя, грозен новым злом[1766].
Наконец, сущность и корень зла — не чувственность, как склонен был считать Пелагий (хотя сам он не высказывался на сей счет достаточно определенно), но эгоизм, в котором гордость и чувственность являются двумя основными проявлениями греха. Грехом сатаны была гордость. Он хотел быть равным Богу, бунтовать против Бога — и грехопадение Адама началось с этого же самого бунта, увенчавшегося успехом внутренне еще до того, как Адам съел запретный плод.
§151.
Пелагианская система: учение о возможностях человека и Божьей благодати