История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Целый час император заставил собрание ждать себя, вероятно потому, что церемониймейстер довольно неточно распределил порядок различных церемоний. Наполеон сначала отправился в архиепископский дворец, где находились корона, скипетр, меч и императорская мантия, которые несены были перед ним генералами и возложены на алтарь. На голове у него не было ничего кроме золотого лаврового венца, в котором он напоминал императорскую фигуру на одной из античных монет. Затем он и Жозефина сначала сели на свои кресла, и после того, как пропето было «Veni Creator Spiritus», папа обратился к нему с торжественным вопросом: клянется ли он содержать закон, право и мир и оказывать должное почтение церкви? Возложив руку на Евангелие, император поклялся: «Клянусь в этом»! После новой молитвы император и императрица взошли на ступени алтаря; и в то время хор пел: «И да помажет его там Садок священник и Иоанн пророк в царя над Израилем, и затрубите трубою и возгласите: да живет царь Соломон» (3Цар. 1:34). Затем папа помазал сначала императора, потом императрицу, обоих на челе, руках и кистях, после чего императорская чета опять возвратилась на свои места, и «великий милостынник» отер помазанные места. После помазания папа благословил короны, меч, мантии и перстни; и, подав императору перстень, меч, мантию и скипетр, папа опять отошел к алтарю, чтобы взять корону и возложить ее на голову императора; по Наполеон предупредил его, взял корону из рук папы и сам возложил ее себе на голову. Затем он взял также и корону, назначенную для Жозефины, и равным образом собственноручно возложил ее на голову. Затем оба коронованные с блестящей свитой прошли через весь храм к великому трону, причем братья Наполеона несли шлейфы императорских мантий. Взойдя на верхнюю ступень трона, император и императрица сели там, а папа торжественно подошел к ним и благословил их. После благословения он поцеловал императора в правую щеку, обратился затем к собранию и произнес слова: «Vivat imperator in aeternum»! Все собрание громко ответствовало криком «Vive l’empereur»!12

и затем пушечные выстрелы возвестили всему городу, что император Франции получил церковное посвящение. Когда весь церковный церемониал закончился, папа удалился, а к императору приступили президенты сената, государственного совета, законодательного собрания и трибуната, и император, с короной на голове, положив руку на Евангелие, произнес присягу, в которой он клялся, что «будет уважать и ценить равенство перед законами, политическую и гражданскую свободу, равно как и безвозвратную продажу национальных имений», – выражения, которые во всю эту средневековую церемонию ворвались, как внезапный порыв ветра из смутных движений новейшего времени. После присяги императорская чета оставила храм под несомым священниками царственным балдахином. Затем опять раздались пушечные громы и ружейные залпы, и народ бежал по улицам, по которым шел император. Только революционные генералы не разделяли этой всеобщей радости. С глубокой досадой видели они, как сын революции попирал ногами религиозные и гражданские идеалы революции, и не скрывали своей досады.

Не весело чувствовал себя и папа. Его крайне смутило то, что Наполеон сам собственноручно возложил себе корону на голову, что совсем не согласовалось с установившимся издавна обычаем. Пий вообще настолько был расстроен этим поступком Наполеона, что предъявил требование, что в случае, если в «Монитере» будет упоминаться о короновании, то описание всего действия должно держаться условленного церемониала, по которому папа должен был возложить корону на императора. Но Наполеон на это не согласился, хотя с другой стороны и не хотел давать папе никакого повода к протесту. Поэтому он решил просто запретить «Монитеру» сообщать о коронации. В то время как все французские газеты были переполнены описаниями блистательного торжества, официальный орган хранил глубочайшее молчание, хотя раньше (в номере от 9 декабря) обещал дать самое подробное сообщение, «как ожидают читатели, и как это было в намерении редакции». Тем не менее, молва об этом инциденте стала распространяться все более и более и повсюду’ с горечью говорили об унижении, какое допустил папа.