…Говоря о великих в Киеве, мысль представляет тотчас Леванду: какой выродок во днях наших! Потомки позавидуют такому современнику предков своих. Я несколько раз посещал его, ездил слушать его беседы, учиться у него думать, чувствовать и жить. Почтенный старец не скучает своими сединами; он бодр еще с пером в руках парит, как юный орел. Какой сладкий орган! Какая скромность в выборе предметов разговора! Какая нежность в произношении! Для чего Небо мало таких людей ниспосылает на землю? Я не смел говорить при нем, слушал, молчал, благовел. Вид его всякому благоприятен и вежлив в обхождении. Кажется, будто память ему не всегда верно служит, однако же, он говорит проповеди и сочиняет. Давно ли похоронил тамошнего губернатора и с такой речью вселил его в гроб, какой не самые наши молодые духовные витии не сочинят и не скажут? В словах его, а паче в надгробных, неисчерпаемая руда чувствительности. Где он возьмет свои мысли и выражения? Откуда родятся чувствования? Но он пленит, изумит, восхитит; ему-то прилично, идучи на кафедру, сказать: „Отверзу уста моя – и наполнятся духа!“ Проповедник слова Божия более всех заимствовать премудрость свою должен от самого Бога; он всегда должен быть вдохновен: таким показался мне Леванда. При этой глубокой старости, ибо ему более 70 лет, он, живучи на Подоле для выгод своих, потому что ближе и к реке и к рынку, для всякой закупки нужного домашнего запаса, не ленился ездить в собор, подниматься на крутую гору в старый Киев и там отправлять службу. Сколько его не награждают, светские почести никогда не войдут в соразмерность с его дарованиями; дух его не ослабевает еще и сердце не увядает. Образ жизни его прост. Окружен книгами, рукописями, читает, пишет, или очищает в саду деревья и наслаждается природою. Леванда любимое дитя натуры и небес; я ласку его и приязнь почитаю приобретением.