История Киева. Киев капиталистический

Мы убедились, что кроме вопросов социальной нищеты «пролетариев» и революционной борьбы подпольщиков-большевиков наука «История СССР» не занималась исследованиями. Все научные одно– и многотомные монографии были построены по единому принципу. Вначале, в первой главе – «партийная жизнь и роль большевиков», и в самом конце – культура, где понятно, что особое, центральное место, занимали писатели, поднимающие тему роли простого народа и его борьбы против эксплуататоров. Вопросы художественного плана раскрывались поскольку-постольку… А если бы не было Н. Островского и Б. Кустодиева, то ничего не знали бы о быте. Но это Поволжье, а в Москве В. Гиляровский образно показал картинки будничной жизни простых москвичей. В Киеве были попытки А. Куприна, «Киевские типы» вскользь, а вот зачитанный подростками том с «Ямой» показал, в отличие от других городов, буйство пороков, особенно проституции. Когда Светлана Ильинская сняла фильм «Яма» с А. Папановым, О. Меньшиковым, Т. Догилевой в главных ролях, я был в титрах как «главный консультант». Вначале это льстило, как-никак моя фамилия с такими знаменитостями, но поразмыслив…

У Александра Куприна есть рассказ, написанный более 100 лет назад, в 1908 году, но актуален до сих пор! Особенно подобное обхождение повсеместно встречаешь в Турции. Называется он «Гастрономический финал». Мне кажется, что он очень точно объясняет, что случилось с «русскими сердцами». А вы попробуйте поверить, что написан он был 110 лет назад, а не вчера! Итак: «Помню, лет пять тому назад мне пришлось с писателями Буниным и Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы возвращались поздно ночью. Около одиннадцати часов поезд остановился на станции Антреа, и мы вышли закусить.

Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными закусками. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф, какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все это было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. И тут же по краям стола возвышались горками маленькие тарелки, лежали грудами ножи и вилки и стояли корзиночки с хлебом.

Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь копеек). Никакого надзора, никакого недоверия.

Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были совершенно подавлены этой широкой взаимной верой.

Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам.

Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому – словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.