Читаем История Китая полностью

Законы рынка, пусть и ограниченного в своих возможностях, действовали неумолимо, а со временем начинали оказывать свое воздействие и иные факторы, прежде всего демографические и экологические. Суть процесса сводилась к тому, что увеличивавшееся население (его средняя величина для Китая с рубежа новой эры вплоть до династии Мин колебалась в пределах 60 млн, но в годы кризиса она обычно уменьшалась в три-четыре раза, а в моменты процветания могла и существенно возрасти) уже в первые десятилетия после реформ поглощало все свободные пахотные земли, а это вело к тому, что богатые в деревне всеми правдами и неправдами начинали забирать у своих бедных соседей их участки. Формально продавать землю было запрещено, но фактически можно было заложить свой участок или просто передать его богатому соседу, оставаясь на своей бывшей земле в качестве арендатора. Рано или поздно, но сделка обретала законную силу, а казна лишалась налогоплательщика. Что же касается тех, кто приобретал крестьянские земли, то они обычно имели тесные связи с уездным начальством и либо обладали налоговыми привилегиями, либо откупались от повышенных налогов. Это, естественно, вело к тому, что поступления в казну уменьшались.

Аппарат власти, стремясь сохранить объем налоговых поступлений, за счет которых он существовал, незаконно увеличивал поборы с тех, кто мог еще что-то дать. Результатом становилось разорение все большего числа земледельцев и углубление кризиса в сферах экономики (упадок хозяйства, гибель беднейших крестьянских дворов), социальных отношений (недовольство крестьян, появление разбойничьих шаек, мятежи и восстания) и, наконец, политики (неспособность правящих верхов справиться с кризисом, засилье временщиков, явное ослабление эффективности аппарата власти). На этом династийный цикл обычно и завершался, а страна после кризиса и сопутствовавших ему восстаний или вражеских нашествий оказывалась в состоянии опустошения, но в то же время и своего рода катарсиса, некоего очищения, открывавшего дорогу к возрождению. Иногда цикл удлинялся за счет вовремя и удачно проведенных реформ, которые «спускали пар» и продлевали существование той или иной династии, порой надолго, на век—полтора. Но в конечном счете ситуация повторялась, и очередной кризис сметал династию.

Социально-очищающая функция династийного цикла была очень важна для империи как жизнеспособной структуры, ибо именно она, пусть жестокой ценой страданий миллионов, гарантировала стабильность системы в целом. Смена же династий всегда убедительно объяснялась ссылками на теорию Мандата Неба, причем реалии вполне согласовывались с буквой и духом этой древней теории: кто как не дурные правители, утратившие свое дэ, были виновны в том, что в стране наступил кризис?! Кому как не им платить за это потерей мандата, который передавался Небом в новые руки?

Вплоть до рубежа I—II вв. вторая ханьская империя была на подъеме. Успешно функционировал ее административный аппарат, проблема комплектования которого тоже заслуживает серьезного внимания. Помимо восходящей к глубокой древности практики выдвижения мудрых и способных с мест (за что отвечали все чиновники и чем наиболее активно пользовались выходцы из богатых семей и сильных домов), грамотных администраторов готовили в специальных школах в провинциальных центрах и особенно в столице (школа Тай-сюэ), где выпускники подвергались строгой экзаменовке и делились на разряды. Имела значение, особенно в Хань, и практика протекции, личной рекомендации, за которую поручители несли ответственность. В особой позиции находились представители высшей знати, перед которыми с легкостью открывались все дороги. Позже некоторое распространение получили такие формы карьеры, как право «тени» (высшие сановники могли способствовать продвижению кого-либо из своих близких родственников) или даже покупка ранга, степени и должности, правда не из числа высших.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология