Эти слова Фотия возбудили лицемерное негодование на соборе. Местоблюстители восточных патриархов Илия и Фома находили все ответы Фотия заслуживающими порицания; они считали неприличным, что Фотий как будто бы уподоблял себя Христу, судимому от синедриона;[228]
они говорили: «Нет ничего общего между светом и тьмою, между Христом и велиалом, между храмом Божиим и идолами »(?). Затем они же спросили Фотия: принимает или не принимает он приговор пап? Но ответа не последовало. Тогда легаты стали увещевать его, чтобы он смирился, письменно и устно исповедал свои грехи, анафематствовал свои нечестивые сочинения и свои соборы против Игнатия, [229] чтобы он обещался и поклялся, что он ничего не предпримет против законного патриарха, но станет почитать его как истинного отца и с благоговением покорится приговору Римской Церкви. Фотий ни слова в ответ. Да и что было говорить? Соглашаться было нельзя, спорить и доказывать бесполезно. Молчание было лучшим исходом в трагическом положении Фотия. После этого собор зачем–то еще раз приказал прочесть письма Николая к императору Михаилу и к самому Фотию, как будто всего этого Фотий не знал. По прочтении писем Илия Иерусалимский, вообще большой говорун, произнес длинную речь против Фотия; нового в ней почти ничего нет. Он говорил о том, что Фотий противозаконно занимал константинопольскую кафедру, хвалился беспристрастием в суждениях, какое будто бы он и Фома показали на соборе, внимая в этом случае клятвам императора, который снял с себя нательный крест, возложил его на их шеи и взял с них слово — судить нелицеприятно, — объявлял, что молчание Фотия служит лишь выражением презрения к собору и т. д. В заключение своей речи увещевал Фотия сознаться в своих грехах и принести покаяние, за что ему обещается милость — принимать причащение вместе с мирянами. Зачем все это говорилось, понять нелегко. Подобного рода разглагольствования должны были казаться Фотию ничем другим, как насмешками над ним. Ближе к делу относилась грамота, которую вручили легаты соборному секретарю для прочтения. В ней говорилось: «Братия, для вас теперь ясно, что восшествие Фотия на патриаршую кафедру не было признано правильным, а низвержение Игнатия произошло вопреки справедливости. Высказывая это, мы не говорим ничего нового; таков суд папы Николая, подтвержденный папой Адрианом. А также и представители восточных патриархов засвидетельствовали, что Фотий в их патриархатах никогда не считался законным епископом. Кто, какой христианин признает патриархом человека, которого не признает в этом достоинстве ни Рим, ни восточные патриархи? Мы отвергаем и предаем анафеме такой образ действования, когда законный патриарх мирской властью изгоняется из Церкви, а на его место, вопреки канонам, поставляется другой.[230] Скажите, согласны ли вы с этим?»Конечно, собор выразил свое согласие. На этот раз легаты почему–то были так любезны к Фотию, что провозгласили анафему не прямо на самого Фотия, а лишь на его мнимое преступление.
Наконец легаты и другие представители собора обращаются к Фотию с увещаниями — покаяться и исправиться. При этом они потратили весь запас своего красноречия, но все понапрасну. Легаты говорили Фотию: «Если он признает Игнатия законным патриархом, то ему позволено будет причащаться наряду с мирянами», усовещевали его пожалеть если не себя, то приверженцев, души которых лишаются спасения. Патрикий Ваанис, со своей стороны, раскрывает картину того безысходного положения, в котором очутится Фотий, если не покорится собору. Он говорил: «Господин Фотий (оратор находит возможным величать его лишь мирским титулом «господин», а также называет его неопределенным именем: «Божий человек». —