По–видимому, трудно было ожидать, чтобы папа Иоанн VIII, уже имевший случай выразить свою притязательность в отношении к Константинопольской Церкви, без затруднения признал Фотия законным патриархом или, по крайней мере, не поставил каких–нибудь тяжелых условий. Признать Фотия патриархом, и в самом деле, для папы было весьма нелегко. Решиться на этот шаг значило бы решиться на многое: значило лишить значения те декреталии, которыми папы Николай и Адриан всячески порицали Фотия; значило попрать авторитет собора 869 года, на котором был проклят Фотий и который считался на Западе восьмым Вселенским; и значило разорвать связи с Игнатиевой партией, на которую доселе опирались папы на Востоке в своих притязаниях; значило чуть не придать авторитет тем проклятиям, которыми громил Фотий папу Николая, — словом, всей многолетней политике пап в отношении к Востоку дать совершенно другой оборот: прежнего нечестивца и презрителя законов, т. е. Фотия, теперь нужно было назвать достойным патриархом, своим истинным братом. Все это должно было полагать препятствия для признания от папы патриархом Фотия. И однако же Иоанн VIII решается сделать шаг, который, конечно, осудили бы его предшественники — Николай и Адриан, — войти в общение с Фотием и примириться с фактом восстановления его на патриаршестве. Делая такой шаг, папа мог утешать себя таким соображением, что Игнатий умер, следовательно, кафедра Константинопольская сделалась вакантной, и, следовательно, на нее имел право взойти новый патриарх, — будет ли то Фотий или кто другой — все равно, но за Фотия хлопочет император византийский, а потому он и должен быть признан в патриаршем достоинстве. Таким соображением мог утешать себя Иоанн в своем поступке, которого он, однако же, по чистой совести, не мог одобрить. Все же являлось противоречие в деятельности пал, чего преемники апостола Петра (как величали себя папы), присвоившие себе главенство в Церкви, не могли допускать со спокойной совестью. Признать Фотия патриархом побудило палу не сознание законности этого дела, а своекорыстные расчеты; пала увидел себя вынужденным поступиться своими правилами, своими идеалами и притязаниями ввиду тяжелых обстоятельств, в которых находилась в это время Папская область. Дело в том, что политическое положение папы представляло жалкий вид. Сарацины почти завладели Италией; некоторые владетельные итальянские династии также грозили самостоятельности папских владений. Иоанн искал себе помощь во Франции, но обманулся в своих надеждах. И куда ни обращался на Западе пала за помощью, везде встречал лишь бессилие, беспорядки, анархию. Папа было пробовал уже откупиться от нападений сарацин деньгами, но это помогло лишь на время. В мае и июне 879 года папские владения подверглись новым опустошениям. При таких условиях папа решается купить союз с Византией какой угодно жертвой. Иоанн надеялся, что император Василий окажет ему помощь войсками в вознаграждение за его уступчивость и склонность исполнить желания Константинополя.[298]
Притом папа льстил себя надеждой, что за такую уступку император отблагодарит его возвращением Болгарской страны под юрисдикцию Римской Церкви. И вот папа ради земных расчетов решается пожертвовать традициями Римской кафедры.В августе 879 года папа Иоанн обратился с окружным посланием на Восток, имея в виду врагов Фотия из числа духовенства и из мирян; в этом послании говорилось: «Если для вас дорого ваше спасение, то вы должны войти в общение с вашим патриархом Фотием, которого теперь признала в этом достоинстве и апостольская (Римская. —