История Константинопольских соборов IX века

После восьмого заседания наступает длинный перерыв в деятельности собора, продолжавшийся более трех месяцев. Причины, вызвавшие этот перерыв, были не малочисленны. Главной из них, без сомнения, была поразительная скудость в численном составе членов собора. Епископов, пожелавших признать Игнатия патриархом, было очень немного, поэтому и собор был какой–то жалкий. Притязания собор имел огромные, он выдавал себя за Вселенский, и, однако же, этот якобы Вселенский собор блещет отсутствием на нем епископов. Ввиду такого неловкого положения собора руководители собора приостанавливают соборную деятельность в надежде, что какой–нибудь переворот судьбы изменит течение дел к лучшему. Не мог же собор закончить свою деятельнось, имея не больше сорока человек. Ведь это было бы явным торжеством фотиан. Это одна причина. Другой, тоже важной, причиной было то, что доселе все не приезжал местоблюститель александрийского патриарха. Положение собора было не из красивых; на нем, в видах противодействия и обличения фотиан, постоянно говорилось о согласии всех восточных патриархов признать Фотия низложенным, и однако же, как нарочно, патриарх Александрийский не присылал своего местоблюстителя на собор. Что стали бы говорить фотиане, так могли рассуждать вожди собора, — если бы собор, именующий себя Вселенским, закончился, не имея сведений, что думает александрийский патриарх о низложении Фотия и возведения на кафедру опять Игнатия? Были и другие причины, которые обусловливали рассматриваемый перерыв, например, венчание на царство Василием второго его сына Льва, соединенные с этим празднества и т. д.

Перерыв продолжался до 12 февраля 870 года, когда произошло девятое заседание собора. Император не присутствовал на этом заседании, вместо него здесь находилось одиннадцать сановников. Число членов собора возросло, но все же было мало. Всего было, кроме руководителей собора иерархического чина, 26 митрополитов и немногим больше сорока епископов.[262] И это после трехмесячных ожиданий. Место заседания оставалось прежнее. На заседании 12 февраля прежде всего видим процедуру принятия в состав представителей собора местоблюстителя александрийского патриарха. В качестве такого местоблюстителя на собор прибыл александрийский архидиакон Иосиф. Хотя легаты да и весь собор достаточно знали о полномочиях, какими облечен был Иосиф от своего патриарха, но для соблюдения канонических порядков во всеуслышание прочитано было послание патриарха Александрийского Михаила к императору. Заранее мы должны сказать, что Иосиф был действительным местоблюстителем — не чета Фоме Тирскому и Илие Иерусалимскому. Но и здесь дело не обошлось без терний, уколы которых должен был осязательно чувствовать собор. Тернии заключались в том самом послании, которое прочитано было на соборе. Оно было такого содержания. В нем патриарх говорил о том, что, получив уведомление из Византии о спорах в ней из–за патриаршего престола, а также просьбу прислать уполномоченного для разбирательства дела, он назначает своим местоблюстителем Иосифа, которого, как желает патриарх, пусть примут со всей благорасположенностью. Далее патриарх сознается, что по причине отдаленности Александрии от Византии он почти ничего не знает о сущности церковного вопроса, волнующего столицу, и удерживается выразить свое суждение по этому вопросу (едва ли приятна была в Византии такая уклончивость или, по крайней мере, осторожность); вследствие чего он полагает, что император византийский, будучи сам верховным главой и учителем и будучи окружен столь многими епископами, архимандритами, клириками и монахами, лучше всех знает, что нужно для блага Церкви. Однако патриарх не вовсе отказывается от решения вопроса о патриархах Игнатии и Фотии. Далее следуют в послании такие мысли, которые показывали, что автор письма не на стороне собора. Он пишет: «В «Истории» монаха Александра[263] мы прочитали, что в Иерусалиме некогда было два патриарха одновременно. Тридцатилетний патриарх Нарцисс (в начале III в.), по любви к аскетизму, удалился в уединение, и когда он был там, в это время в Иерусалиме один за другим были такие патриархи — Дий, Герман (Германион) и Гордий. Когда патриаршествовал последний, Нарцисс возвратился из пустыни и стал управлять с ним Церковью совместно, а по смерти Гордия Нарцисс избрал себе сопатриарха Александра». Какой же получается отсюда вывод? Этот вывод изложен в послании патриарха очень неопределенно или, пожалуй, чересчур осторожно; автор говорит: «Вот что знаем из истории, и этого с нас достаточно». Но не нужно было особенной проницательности, чтобы понять, что патриарх хоть и не прямо, но ясно предлагает оставить на патриаршестве в Византии и Игнатия, и Фотия. Императору и собору едва ли могло нравиться подобное предложение. Из этого предложения открывается, что патриарх Александрийский знал больше о делах византийских, чем можно было это предполагать. Мы склонны даже думать, что Михаил в глубине души сочувствовал Фотию.